Диш Томас М - 334
Томас Диш
334
Посвящается Джерри Мундису, который там жил
Глава первая
СМЕРТЬ СОКРАТА
1
Примерно в районе печени тупо и как-то пусто саднило - там, где,
согласно "Психологии" Аристотеля, помещался ум; можно было подумать, будто
в груди у него надувают воздушный шар или что тело его и есть этот шар.
Намертво заякоренный к парте. Словно распухшая десна, которую снова и снова
пробуешь языком или пальцем. Однако это не совсем то же самое, что просто
боль. Для этого нет названия.
Профессор Оренгольд рассказывал о Данте. То-се, трали-вали, родился в
тысяча двести шестьдесят пятом. "1265", - записал он в тетрадке.
От вечного сидения за партой затекли ноги - вот хоть что-то
определенное.
И Милли - это уже определенней некуда. "Осколки сердец, - подумал он
(хотя это было не совсем то же самое, что просто думать). - Осколки сердец.
Без нее не жилец".
Профессор Оренгольд превратился в какую-то живописную мазню. Берти
вытянул ноги в проход, вплотную сдвинув колени и напрягши бедренные мышцы.
Он зевнул. Покахонтас неприязненно зыркнула на него. Он улыбнулся.
Снова возник профессор Оренгольд, и:
- То-се, Раушенберги, трали-вали, ад, описываемый Данте, это ад вне
времени. Это ад, который содержится в самых потаенных глубинах души у
каждого из нас.
"Вот ведь говно", - сказал себе Берти, тщательнейше формулируя мысль.
Всё - большая куча говна. "Говно", - вывел он в тетрадке, потом сделал
буквы объемными и аккуратно заштриховал боковые грани. Совершенно не похоже
на настоящее образование. Для нормальных барнардовских студентов ДОШ -
Дополнительная общеобразовательная школа - это посмешище. Так говорила
Милли. Подслащенная пилюля или что-то в таком духе. Говно в шоколадной
глазури.
Теперь Оренгольд рассказывал о Флоренции, папах римских и тэ дэ, и тэ
пэ, а потом исчез.
- Ладно. Что такое симония? - спросил проктор. Ответить никто не
вызвался. Проктор пожал плечами и снова включил лекцию. На возникшей
картинке поджаривались чьи-то ступни. Он слушал, но ничего не понимал.
Собственно, даже и не слушал. Он пытался нарисовать в тетрадке лицо Милли,
только рисовать он умел не очень хорошо. Кроме черепов. Черепа, змеи, орлы,
фашистские самолеты выходили у него вполне натурально. Может, надо было
пойти в художественную школу. Он переделал лицо Милли в длинноволосый
блондинистый череп. Его пробирала тошнота.
Тошнота пробирала его до самых печенок. Может, это из-за шоколадки,
съеденной вместо горячего завтрака. Он не придерживался сбалансированной
диеты. Ошибка. Полжизни он питался в кафетериях и спал в общагах. Не жизнь,
а черт-те что. Ему нужен дом; размеренность. Ему нужна хорошая добрая ебля.
Если они с Милли поженятся, у них будут двуспальные кровати, собственная
двухкомнатная квартира, во второй комнате только две кровати, и все. Он
представил себе Милли в ее щегольском костюмчике стюардессы. Потом с
закрытыми глазами принялся мысленно раздевать ее. Сначала синяя курточка с
монограммой "Пан-Ам" над правым кармашком. Потом он раскнопил кнопку на
талии и расстегнул молнию. Юбочка с шелестом сползла по гладкому антрону
комбинации. Розовой. Нет - черной, с кружевным подолом. Блузку она носила
старомодную, с длинным рядом пуговиц. Он попытался представить, что
расстегивает их по одной, но как раз в этот момент Оренгольд решил
отпустить одну из своих идиотских шуточек. Ха-ха. Он поднял глаза и увидел
Лиз Тэйлор из прошлогоднего курса истории кино, со здоровыми розовыми
буферами и шевелюрой из голубой проволо
