Джером Клапка Джером - Трогательная История
Джером К.Джером
Трогательная история
Пер. - М.Колпакчи
(Из сборника "Дневник одного паломничества и другие рассказы" -
"Diary of a Pilgrimage and other Stories", 1891)
- А, это вы? Идите-ка сюда! Я хочу заказать вам что-нибудь этакое
трогательное для рождественского номера. Согласны, дружище?
Так обратился ко мне редактор Н-ского еженедельника, когда я, несколько
лет назад, в одно солнечное июльское утро просунул голову в его берлогу.
- Юмористическую страницу жаждет написать Томас, - продолжал редактор.
- Он говорит, что на прошлой неделе подслушал остроумный анекдот и
надеется состряпать из него рассказ. А историю о счастливых возлюбленных,
очевидно, придется делать мне самому. Что-нибудь вроде того, что человека
давно считали погибшим, а он сваливается в самый сочельник, как снег на
голову, и женится на героине. Я-то надеялся хоть в этом году спихнуть с
себя эту преснятину, но, делать нечего, придется писать. Мигза я решил
приспособить к благотворительному воззванию в пользу бедных. Из всех нас
он самый опытный по этой части. А Кегля настрочит едкую статейку о
рождественских расходах и о несварении желудка от чрезмерного обжорства.
Кегле отлично удаются язвительные интонации, он умеет внести в свой цинизм
ровно столько простодушия, сколько требуется, не правда ли?
"Кегля" было прозвище, которое в редакции закрепилось за самым
сентиментальным и вместе с тем самым серьезным из наших сотрудников;
настоящая фамилия его была Бейерхенд.
Ничто так не умиляло нашего Кеглю, как рождество. До праздника
оставалась еще целая неделя, а в сердце Кегли уже скапливалось столько
любви и благоволения как к мужской, так и к женской половине человечества,
что эти чувства просто выпирали из него. Он приветствовал малознакомых
людей с таким взрывом восторга, какой не всегда удается иным даже при
встрече с богатым родственником. При этом благие пожелания, столь обильные
и малозначащие на пороге Нового года, звучали в его устах с такой
убежденностью в их скором исполнении, что каждый, кого он ими наделял,
отходя от Кегли, чувствовал себя в долгу перед ним.
Встреча со старым другом была для него в это время попросту опасна. От
избытка чувств он терял способность говорить. За него становилось страшно.
Казалось, еще минута - и он лопнет.
В самый день рождества он обычно лежал в лежку по милости множества
прочувствованных тостов, провозглашаемых им в сочельник. В жизни я не
видывал человека, питавшего большее пристрастие к прочувствованным тостам.
Кегля неизменно пил за "старое доброе рождество" и за "старую добрую
Англию", затем переходил к тостам за здоровье своей матушки и остальных
родичей. Дальше шли тосты за "милых женщин" и за "школьных товарищей", и
"за дружбу вообще" и "да не угаснет она вовек в сердце истинного
британца", и "за любовь" - "пусть она вечно глядит та нас глазами наших
возлюбленных и жен", и даже за "солнце, друзья мои, которое сияет, но -
увы! - за облаками, так что мы никогда не видим его и пользы от него почти
не имеем!". Да, много чувств теснилось в груди у Кегли.
Но самым любимым его тостом, при котором его красноречие неизменно
окрашивалось меланхолией, был тост за "отсутствующих друзей". Их у него
было, по-видимому, огромное количество, и, надо честно сказать, он их
никогда не забывал. Чуть только где-нибудь наклевывалась выпивка,
"отсутствующим друзьям" Кегли был обеспечен тост, а присутствующим, если
только они не проявляли достаточной дипломатии и твердости, - длиннейшая
речь,
