Де Мопассан Ги - Зверь Дяди Бельома
Ги ДЕ МАПАССАН
ЗВЕРЬ ДЯДИ БЕЛЬОМА
Из Крикто отправлялся гаврский дилижанс, и пассажиры, собравшись во
дворе "Торговой гостиницы" Маландена-сына, ожидали переклички.
Дилижанс был желтый, на желтых колесах, теперь почти серых от
накопившейся грязи. Передние колеса были совсем низенькие, на задних, очень
высоких и тонких, держался бесформенный кузов, раздутый, как брюхо
животного. В эту чудовищную колымагу треугольником запряжены были три белые
клячи с огромными головами и толстыми, узловатыми коленями. Они, казалось,
успели уже заснуть, стоя перед своим ковчегом.
Кучер Сезер Орлавиль, коротенький человечек с большим животом, по
проворный, оттого что наловчился постоянно вскакивать на колеса и лазить на
империал, краснолицый от вольного воздуха, ливней, шквалов и рюмочек,
привыкший щурить глаза от града и ветра, показался в дверях гостиницы,
вытирая рот ладонью. Его дожидались крестьянки, неподвижно сидевшие перед
большими круглыми корзинами с перепуганной птицей. Сезер Орлавиль брал одну
корзину за другой и ставил на крышу рыдвана, потом более осторожно поставил
корзины с яйцами и начал швырять снизу мешочки с зерном, бумажные свертки,
узелки, завязанные в платки или в холстину. Затем он распахнул заднюю
дверцу и, достав из кармана список, стал вызывать:
- Господин кюре из Горжвиля!
Подошел священник, крупный мужчина богатырского сложения, тучный,
широкоплечий, с багровым добродушным лицом. Ставя ногу на ступеньку, он
подобрал сутану, как женщины подбирают юбку, и влез в ковчег.
- Учитель из Рольбоск-ле-Грине! Длинный, неловкий учитель в сюртуке до
колен заторопился и тоже исчез в открытых дверцах дилижанса.
- Дядя Пуаре, два места!
Выступил Пуаре, долговязый, сутулый, сгорбленный от хождения за
плугом, тощий от недоедания, с давно не мытым морщинистым лицом. За ним шла
жена, маленькая и худая, похожая на заморенную козу, ухватив обеими руками
большой зеленый зонт.
- Дядя Рабо, два места!
Рабо, нерешительный по натуре, колебался. Он переспросил:
- Ты меня, что ли, зовешь?
Кучер, которого прозвали "зубоскал", собирался было ответить шуткой,
как вдруг Рабо подскочил к дверцам, получив тумака от жены, рослой и
плечистой бабы, пузатой, как бочка, с ручищами, широкими, как вальки.
И Рабо юркнул в дилижанс, словно крыса в нору.
- Дядя Каниво!
Плотный и грузный, точно бык, крестьянин, сильно погнув рессоры,
ввалился в желтый кузов.
- Дядя Бельом!
Бельом, худой и высокий, с плачущим лицом, подошел, скривив набок шею,
прикладывая к уху платок, словно он страдал от зубной боли.
На всех пассажирах были синие блузы поверх старомодных суконных курток
странного покроя, черных или зеленоватых - парадной одежды, в которой они
покажутся только на улицах Гавра; на голове у каждого башней высилась
шелковая фуражка - верх элегантности в нормандской деревне.
Сезер Орлавиль закрыл дверцы своей колымаги, влез на козлы и щелкнул
кнутом.
Три клячи, видимо, проснулись и тряхнули гривами; послышался
нестройный звон бубенцов.
Кучер гаркнул во весь голос: "Нно!" - и с размаху хлестнул лошадей.
Лошади зашевелились, налегли на постромки и тронули с места неровной,
мелкой рысцой. А за ними оглушительно загромыхал экипаж, дребезжа
расшатанными окнами и железом рессор, и два ряда пассажиров заколыхались,
как на волнах, подпрыгивая и качаясь от толчков на каждой рытвине.
Сначала все молчали из почтения к кюре, стесняясь при нем
разговаривать. Однако, будучи человеком словоохотливым и общительным, он
заговорил первы
