Де Мопассан Ги - Отшельник
Ги ДЕ МОПАССАН
ОТШЕЛЬНИК
В обществе нескольких знакомых я посетил старого отшельника, который
обосновался под высокими деревьями древнего могильного кургана на равнине,
простирающейся от Канна до Напуля.
Возвращаясь, мы толковали об этих чудаковатых мирских анахоретах,
когда-то многочисленных, а теперь встречающихся все реже и реже. Мы
силились уяснить себе, какие нравственные побуждения, какие горести толкали
людей былых времен к пустынножительству. Неожиданно один из моих приятелей
заговорил:
- Я знавал двух таких пустынников - мужчину и женщину. Женщина,
вероятно, еще жива. Лет пять назад кровом ей служили развалины на вершине
совершенно безлюдной горы на побережье Корсики, километрах в пятнадцати -
двадцати от ближайшего жилья. Она ютилась в них со своей служанкой; я
побывал у нее. В прошлом это несомненно была светская дама. Приняла она
меня вежливо, даже любезно, но я так ничего о ней и не знаю - ни о чем не
догадался.
А вот мрачную историю мужчины я вам расскажу. Оглянитесь. Видите вон
там, позади Напуля и перед высотами Эстереля, одинокий, крутой и лесистый
холм? В здешних краях его зовут Змеиной горой. Там, в руинах маленького
античного Храма, и обитал лет двенадцать назад мой отшельник.
Прослышав про него, я решил свести с ним знакомство и однажды
мартовским утром отправился туда из Канна верхом. В Напуле я оставил лошадь
на постоялом дворе и пешком взобрался на этот странный конус вышиной в
полтораста - двести метров, заросший пахучим кустарником; особенно много
там ладанника, аромат которого так крепок и резок, что голова тяжелеет и
разбаливается. По каменистой почве то и дело шмыгают длинные ужи -
проскользнут и скроются в траве. Отсюда вполне заслуженное название -
Змеиная гора. Бывают дни, когда поднимаешься по залитому солнцем склону и
кажется, что змеи рождаются прямо у тебя под ногами. Их столько, что боязно
ступить, и душу охватывает непонятная тревога: не страх - ужи безвредны, а
нечто вроде мистического трепета. У меня несколько раз появлялось ощущение,
будто я восхожу на священную гору древности, живописный, благоуханный,
таинственный холм, поросший ладанником, населенный змеями и увенчанный
храмом.
Храм этот существует поныне. Меня по крайней мере уверяли, что это
храм. А в подробности я не вдавался: не хотел портить себе впечатление.
Итак, однажды, мартовским утром, я вскарабкался на этот холм под
предлогом, что собираюсь полюбоваться пейзажем. Добравшись до верхушки, я
действительно увидел там какие-то стены и человека, сидевшего на камне. Лет
ему было от силы сорок пять: хотя голова у него совсем уже поседела, борода
оставалась еще почти черной. Он держал на коленях свернувшуюся клубочком
кошку, поглаживал ее и, казалось, не обращал на меня внимания. Я обогнул
развалины, в углу которых, отгородив его камнями и накрыв ветками, соломой
и травой, незнакомец устроил себе жилище, и снова вышел к месту, где он
сидел.
Вид оттуда изумительный! Справа - причудливые остроконечные вершины
Эстереля; за ними, вплоть до далекого итальянского побережья с его
несчетными бухтами, - море без конца и края; напротив Канна - Леренские
острова, зеленые, плоские, словно плывущие по волнам, и на самом дальнем из
них - высокая старинная крепость с зубчатыми башнями, словно встающая прямо
из вод.
Вдоль берега протянулась бесконечная, как четки, вереница белых,
утопающих в садах, вилл и городков. Издали они кажутся бесчисленными,
отложенными в зелень яйцами, а над ними возносятся Альп
