Де Мандьярг Андре Пьейр - Тусклое Зеркало
Андре Пьейр де Мандьярг
Тусклое зеркало
Жоржу Энейну
Никчемный, никчемный край, где женщины так хрупки,
что прикасаться к ним нельзя.
Жорж Эчейн
Давным-давно заперты ворота парка, ушли сторожа, и человек, в лицо
которому страшно взглянуть, остался один среди статуй. Ночь, за решеткой
ограды медлительная река, недвижные тополя, вдали за ними море. Присев на
край каменной чаши фонтана, окруженного кипарисами, страшный человек
говорит, обращаясь к застывшим слушателям, изваяниям нимф и крохотным
уродцам:
Стояли жаркие дни в начале сентября, - говорит он, - был самый жаркий
день за эту осень: стемнело, но небо озаряли вспышки, и каждый раз ты в
страхе вздрагивала, девочка, которую я заманил в тот старый дом. Перед
ударом грома всякий раз два глаза заглянув в прорези ставней, сверкали,
отразившись в туманном стекле высокого зеркала, - две шестиконечные звезды,
припорошенные пеплом, легендарные печати, хранившие память о древнем царе
Востока и о той, кого называли прекраснейшей из черных женщин, какую носили
(возможно) неспешные каменистые дороги. Свет этих звезд выхватывал на миг
из темноты просторной комнаты смятую постель, разбросанные простыни. На
улице шел дождь, подернулась рябью замусоренная вода в канале. А в старом
доме, насквозь пронизанном грозой и ветром, на выцветшем ковре, почти
нагая, ты, девочка, скулила, съежившись у раскрытой постели.
Уже не знаю, какого зверька я пнул ногой, какого зверька вообразил на
твоем месте, озлобившись, но ни одного из тех, кого хотел бы найти: пса,
привязанного к хозяину дыханием, кошечку, с шерсти которой в темноте из-под
руки, как из-под гребня, дождем сыплются искры. Как же зол и глуп я был
тогда! Ну что же... Гром затихал, и ты скользнула ко мне в постель, чтобы я
приласкал, успокоил тебя. У тебя было потное влажное тело, короткие волосы
взмокли. Мне показалось, что выдра лезет на берег из воды (низкая кровать
была почти вровень с полом), хочет слиться со мной наперекор законам
природы и лучше бы мне ее отогнать. Конечно, я сам зазвал тебя сюда. Но мы
только что прошли через годы ненависти, еще черны были изрешеченные пулями
стены, и жестокость казалась мне неотделимой от упоения жизнью. Словом, я
сказал тебе, что вскоре хлынет ливень, и велел бегом возвращаться через
мост, по которому ты пришла.
Мост священников, мост собак, мост львенка, мост верной жены, мост
сисек (где некогда куртизанки выставляли напоказ свою неприкрытую и
подкрашенную грудь, стараясь, насколько возможно, отвратить молодых людей
от содомии), мост игральных костей (но не удачи), мост кулаков (где мужчины
дрались, упирая ноги в выбоины), мост убийц, мост жалости, мост гробницы...
И сотни, если не больше, других... В этом городе, где по бесконечным
ступеням спускаешься на плоский берег, ни в одну комнату нельзя войти иначе
как через мост - так входили рыцари в донжоны случайных замков!
Не в этот единственный вечер приходила ты ко мне. Каждый раз, когда
день угасал и воздух, застоявшийся над каналами или лениво тянувшийся сетью
за тяжелым южным ветром, обдавал жаром, туманя мрамор и вызывая испарину,
ты откликалась на зов. Мой гонец, маленький оборванец, сын угольщика, гордо
вышагивал по узким проулкам с большим амариллисом, еле уловимо согретым
розовым, и цветы, склоняясь, пахли горько и нежно; нас обоих, дитя,
волновал этот аромат, напоминая твой, тот, что источало ядро миндаля из
раскрывшихся створок, когда твой белый живот светился на нашей тайной
постели. Я ждал тебя в
