Грэм Кеннет - Дракон-Лежебока
Кеннет Грэм
Дракон-лежебока
Много-много лет назад, так много, что и не счесть, в домике на полпути
между нашей деревней и вон тем меловым холмом жил пастух с женой и маленьким
сыном. Пастух проводил все дни, а весной и летом и ночи высоко в горах, на
неоглядных просторах Даунса, где компанию ему составляли лишь солнце, звезды и
овцы, так что и поболтать ему было не с кем, а то, что делалось у добрых
друзей, на миру, не долетало к нему - ни до глаз, ни до ушей. Но его сынишка,
когда он не помогал отцу, а частенько и при этом, проводил почти все свое
время, зарывшись в огромные фолианты, которые ему давали снисходительные
сквайры и пекущиеся о своих прихожанах пасторы из окрестных мест. Родители
очень любили сына и немало гордились им - хоть никогда не хвалили его в глаза,
- поэтому не стояли ему поперек дороги и позволяли читать сколько вздумается;
они смотрели на него почти как на равного и никогда не награждали его
оплеухами, которые нередко доставались его сверстникам. Родители здраво
рассудили, что если они обеспечат житейскую мудрость, а сын - книжную
премудрость, это будет вполне справедливым разделением труда. Они знали, что
книжная премудрость частенько приходит на выручку в трудную минуту, что бы там
ни говорили соседи. С самым большим аппетитом Мальчик глотал волшебные сказки,
книги по естественной истории, глотал подряд, без разбора, все вместе, как
слоеный пирог, и, говоря по правде, такой способ чтения кажется мне вполне
разумным.
Как-то вечером пастух, уже несколько дней возвращавшийся с гор сам не
свой, вошел в дом в страшном перепуге и, садясь за стол, где уже сидели его
жена и сын, мирно занимаясь каждый своим делом: она - шитьем, он - сопутствуя
в его приключениях Бессердечному Великану, воскликнул, дрожа всем телом:
- Плохо мое дело, Мария! Ни в жизнь больше в горы не пойду, разрази меня
гром!
- Ну, полно тебе, - сказала его жена, которая была на редкость
рассудительная женщина. - Расскажи нам сперва, что бы оно там ни было, что
тебя так взбудоражило - на тебе же лица нет, - а потом уж ты, и я, и сынок
наш, глядишь, промеж нас и дознаемся до толку.
- Это началось несколько ночей назад, - сказал пастух. - Вы помните пещеру
там, наверху? Мне она никогда не нравилась, сам не знаю почему, и овцам тоже,
а уж коли овцам что не нравится, на это всегда есть резон. Ну, так вот,
последнее время оттуда доносились какие-то звуки, вроде бы тяжелые вздохи
вперемежку с бормотанием, а иногда храп - глубоко под землей, - заправдашный
храп, но, как бы это сказать, не натуральный, вроде как у нас с тобой, когда
мы спим. Сама знаешь.
- Я-то уж точно знаю, - негромко сказал Мальчик.
- Понятное дело, я напугался до смерти, - продолжал пастух, - но, сам не
знаю почему, меня так туда и тянуло. И вот сегодня, перед тем как спуститься,
я потихоньку подкрался к пещере, не замечу ли чего. И там - свят, свят! - там
я наконец увидел его - так же ясно, как вижу вас.
- Увидел кого? - спросила его жена, которой передались волнение и страх
мужа.
- Кого? Да его, о ком я толкую, - сказал пастух. - Он вылез до половины из
пещеры и, похоже, услаждался вечерней прохладой с эдаким восторженным видом.
Огромный, как четыре ломовые лошади цугом, и весь покрытый блестящей чешуей:
на спине - темно-голубая, а к брюху переходит в светло-зеленую. Когда он
дышит, вокруг ноздрей у него видно мерцанье, как над меловыми дорогами летом в
жаркий, безветренный день. Он опирался подбородком на лапы и, должно статься,
о чем
