Грабал Богумил - Волшебная Флейта
Богумил Грабал
Волшебная флейта
Перевод с чешского Сергея Скорвида
Горящий горящий горящий
О Господи Ты выхватишь меня
О Господи Ты выхватишь
горящий
Т.С.Элиот, "Бесплодная земля"
Иногда, когда я встаю, когда возвращаюсь к жизни от обморочного сна, у
меня вызывает боль вся моя комната, моя конура, больно бывает даже от вида
из окна -- дети идут в школу, люди идут за покупками, и каждый знает, куда
идти, один я не знаю, куда податься; я тупо одеваюсь, пошатываясь и
подскакивая на одной ноге, потом, натянув брюки, плетусь бриться; уже много
лет я во время бритья не смотрюсь в зеркало, я бреюсь впотьмах или из-за
угла: сижу на стуле в коридоре, а штепсель в ванной, я не хочу больше себя
видеть, мое отражение в зеркале тоже болит, в своих глазах я замечаю следы
вчерашнего хмеля, я даже не завтракаю, разве что так, кофе с сигаретой, и
вот я опираюсь о стол -- при этом у меня иной раз подламываются руки -- и
повторяю про себя: Грабал, Грабал, Богумил Грабал, так-то ты победил, достиг
глубочайшей опустошенности, как учил твой Лао-цзы; я достиг ее -- и у меня
все болит, мне причиняет боль даже дорожка к автобусной остановке, как и сам
автобус, я виновато прячу глаза, боясь взглянуть в лицо людям, временами я
протягиваю руки и подставляю свои запястья, чтобы кто-нибудь арестовал меня
и отвел в участок, поскольку я чувствую вину даже из-за моего уже вовсе не
шумного одиночества, мне причиняет боль не только эскалатор, уносящий меня
вниз, в адскую бездну, но и взгляды людей, поднимающихся наверх, потому что
любому из них есть куда идти, а я достиг глубочайшей опустошенности и не
знаю, куда податься. Я сознаю это, но меня спасают мои дети, дачные кошки,
которые ждут меня, они -- мои дети, и вот я уже еду под землей, подземка
тоже доставляет мне боль, кто-то поднимается наверх, кто-то спускается вниз,
стоя на месте, я же потом поднимаюсь пешком по лестнице, в буфете на
Флоренце виновато покупаю четыре жареные куриные грудки, виновато отсчитываю
деньги и вижу, как у меня трясутся руки, ведь кур я покупаю для кошек, тогда
как где-то в Африке голодают дети. У меня вызывают боль даже этот буфет на
Флоренце и оживленная магистраль с едущими во встречных направлениях
грузовиками и легковыми машинами, каждый водитель знает, куда ехать, один я
не знаю, хотя где-то за городом меня ждет моя последняя надежда, последний
стимул к жизни -- кошечки, замирающие в страхе: вдруг я не приеду, что тогда
с ними будет, кто их накормит, кто погладит; да, мои киски любят меня, хотя
меня мучит не только моя спальня, но и весь этот город, в котором я живу, да
и весь этот мир, ибо под утро меня посещают некие существа, которые мне не
то чтобы незнакомы, скорее наоборот; они медленно, но верно поднимаются по
эскалатору моей души, и при этом все отчетливее обозначаются их лица и
некоторые страшные события, как если бы это был портрет или фильм,
документальный фильм о том, как я, бывало, безумно любил и как я предавал. И
вот так я продолжаю мой внутренний монолог, впрочем, нет, я уже не веду
разговор сам с собой, я стою как будто перед судьей на допросе, и все, что я
когда-либо сказал или сделал, обращается против меня, с этого момента и то,
о чем я невольно думал, против меня. Как часто я перехожу на красный свет,
прямо сквозь поток автомобилей, однако, как я ни задумчив, при мне всегда
мой ангел-хранитель, и он, мой ангелочек, хочет, чтобы я еще пожил на этом
свете, чтобы я достиг своего дна, опустился еще на один этаж ниже,
