Гофман Эрнст Теодор Амадей - Повелитель Блох
ЭРНСТ ТЕОДОР АМАДЕЙ ГОФМАН
ПОВЕЛИТЕЛЬ БЛОХ
ПРИКЛЮЧЕНИЕ ПЕРВОЕ
Введение,
из коего благосклонный читатель узнает о жизни господина Перегринуса
Тиса ровно столько, сколько ему нужно знать. - Рождественская елка у
переплетчика Лэммерхирта в Кальбахской улице и начало первого приключения.
- Две Алины.
Однажды - но какой автор ныне отважится начать так свой рассказ.
"Старо! Скучно!" - восклицает благосклонный или, скорее, неблагосклонный
читатель, который, согласно мудрому совету древнеримского поэта, хочет сразу
же быть перенесенным medias in res. Ему становится так же не по себе, как
если бы вошел к нему болтливый гость и расселся и стал бы откашливаться,
собираясь приступить к своей нескончаемой речи, - он захлопывает с досады
книгу, только что им раскрытую. Издатель чудесной сказки о Повелителе блох
полагает, правда, что такое начало очень хорошо, что оно, собственно говоря,
даже наилучшее для всякого повествования - недаром самые искусные
сказочницы, как нянюшки, бабушки и прочие, искони приступали так к своим
сказкам, - но так как каждый автор пишет преимущественно для того, чтобы
его читали, то он (то ее вышеуказанный издатель) вовсе не хочет отнимать у
благосклонного читателя удовольствия быть действительно его читателем.
Посему сообщает он ему сразу безо всяких околичностей, что у того самого
Перегринуса Тиса, о странной судьбе которого будет идти здесь речь, ни в
один из рождественских сочельников сердце не билось так сильно от тревожной
радости ожидания, как именно в тот, с коего начинается рассказ о его
приключениях.
Перегринус находился в темной комнате, прилегавшей парадной зале, где
для него обыкновенно приготовлялись святочные подарки. Он то бродил по ней
осторожно взад и вперед и прислушивался, подходя к двери, к тому, что за ней
делалось, то усаживался смирно в угол и, закрывши глаза, вдыхал мистические
благоухания марципана и пряников, струившиеся из соседней комнаты. Когда же,
сразу опять открыв глаза, он бывал ослеплен яркими лучами, прыгавшими , и
сюда по стене, пробиваясь сквозь дверные щели, то охватывал сладостный
таинственный трепет.
Наконец прозвенел серебряный колокольчик, двери растлись, и Перегринус
устремился в целое пламенное море сверкающих огоньков пестрых рождественских
свечей. Оцепенев, замер Перегринус у стола, на котором в самом стройном
порядке были расставлены прекраснейшие подарки, только громкое "ах!"
вырвалось из его груди. Никогда святочное дерево не приносило таких богатых
плодов: всевозможные сласти, какие только можно себе представить, и среди
них золотые орехи, золотые яблоки из Гесперидовых садов, висели на ветвях,
сгибавшихся под сладким их бременем. Нельзя описать всех отборнейших
игрушек, прелестного оловянного войска, такой же охоты, развернутых книжек
картинками и т. д. Он все еще не осмеливался дотронуться какого-нибудь из
этих сокровищ, он старался только превозмочь свое изумление, освоиться с
мыслью о том счастье, все это действительно ему принадлежит.
- О, милые мои родители! о добрая моя Алина! - воскликнул Перегринус
с чувством величайшего восторга.
- Ну, хорошо я все устроила, Перегринчик? - отвечала Алина. -
Радуешься ли ты, дитя мое? Не хочешь ли ты поближе рассмотреть все эти
чудные подарки, не хочешь ли ты пробовать твою новую рыжую лошадку?
- Превосходная лошадь, - говорил Перегринус, со слезами радости
рассматривая взнузданного деревянного конька, - превосходная лошадь,
чистокровной арабской породы,- И он тут же вскочил на с
