Голсуорси Джон - Из Сборника 'гостиница Успокоения'
Джон Голсуорси
Из сборника "Гостиница успокоения"
ГОСТИНИЦА УСПОКОЕНИЯ
Перевод А. Поливановой
Гуляя как-то после полудня среди сосен, можжевельника, кипарисов и олив
под ослепительно голубым небом одиссеевой земли, мы набрели на розовый домик
с вывеской "Osteria di Tranquillite" {"Гостиница Успокоения" (итал.).}; и то
ли из-за этого названия, то ли потому, что мы совсем не ожидали найти
человеческое жилье в этой роще над морем, населенной лишь дикими козами, мы
остановились, чтобы осмотреться. Нельзя было не заметить некоторой
дисгармонии между привычной простотой стиля итальянской постройки и всем
окружающим: в подступавшей к самым дверям дома оливовой роще был устроен
кегельбан, а два молодых кипариса подстрижены в форме петуха и курицы. В
воздухе разносились звуки граммофона, словно повелительный голос самой
высокой цивилизации. С восхищением оглядываясь кругом, мы вдруг
почувствовали крепкий запах сигары. У кегельбана стоял человек в котелке, в
светло-коричневом костюме, розовом галстуке и ярко-желтых ботинках. У него
были круглая голова, румяные щеки и толстые красные губы под черными
усиками; он разглядывал нас из-под полуопущенных припухших век.
Признав в нем владельца всех этих плодов высокоразвитой цивилизации, мы
поклонились ему.
- Добрый день, - сказал он. - Я говорю по-английски. Жил в Америке.
- У вас тут просто чудесно.
Бросив взгляд в сторону кегельбана, он выпустил большое облако дыма и
затем, галантно обращаясь к моей спутнице с самоуверенным видом человека,
свободно владеющего иностранным языком, заметил:
- Слишком уж тихо.
- Вот именно, ведь название вашей гостиницы как раз...
- Я все это изменю, она будет называться "Англоамериканский отель".
- О, да вы идете в ногу с веком!
Он прищурил один глаз и улыбнулся. Обменявшись еще несколькими
любезностями, мы откланялись и двинулись дальше; дойдя до края обрыва, мы
сели на землю, поросшую мятой и устланную сухими листьями. Певчих птиц здесь
давно уже перестреляли и съели, и только шум волн, подгоняемых слабым южным
ветром, доносился до нас. Казалось, какие-то резвые существа простирали к
берегу белые руки, делая отчаянные усилия оторваться от этого безмятежного
моря, и по их обнаженным плечам струились волосы, светлые в лучах заходящего
солнца. Но если воздух поражал безмолвием, он был зато напоен запахами -
тонкими, бодрящими ароматами смол, трав и доносившимся издалека сладковатым
дымком, а сквозь ветви олив и пиний на нас лились теплые золотистые лучи.
Кругом росли огромные, красные, как вино, фиалки. На таком утесе некогда мог
бы возлежать, слагая свои песни, Феокрит; эти священные волны, наверное,
рассекал корабль Одиссея. И нам казалось, что из-за скалы вот-вот появится
голова козлоногого бога.
Трудно было себе представить, что наш приятель в котелке живет и дышит
совсем близко, - даже кукушка легко долетела бы оттуда до этого приюта Пана.
На память невольно приходили слова Старого Бура: "Боже, чего только не
увидит человек, выйдя из дому без ружья!" И вскоре этот странный контраст
начал поразительным образом волновать меня, привел меня в какое-то
философски-восторженное состояние. Все вокруг казалось слишком прекрасным,
слишком романтичным, чтобы быть реальностью. Слышать звуки граммофона и тут
же, рядом, тихий и нежный шелест олив, колеблемых вечерним ветерком; вдыхать
вульгарный запах сигары и душистый фимиам земли, видеть чарующее название
"Гостиница Успокоения" и слышать банальные разглагольствования ее владел
