Голдинг Уильям - Шпиль
Уильям Голдинг
Шпиль
Посвящается Джуди
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Он смеялся, вздернув подбородок и покачивая головой.
БогОтец озарял его сиянием славы, и солнечные лучи устремлялись
сквозь витраж вслед его движениям, животворя осиянные лики
Авраама, Исаака и снова Бога-Отца. От смеха у него выступили
слезы, и перед глазами множились радужные круги, спицы, арки.
Вздернув подбородок и сощурясь, он крепко, в обеих руках,
держал перед собой макет шпиля - о радость...
-- Полжизни ждал я этого дня!
Перед ним, по другую сторону столика с макетом собора,
стоял канцеллярий, его бледное старческое лицо было в тени.
-- Не знаю, что вам сказать, милорд настоятель, право, не
знаю.
Он не сводил глаз со шпиля, который Джослин так крепко
держал в обеих руках. Голос его, тонкий, словно писк летучей
мыши, терялся в просторной, высокой зале капитула.
-- Ведь если представить себе, что эта деревянная
поделка... сколько в ней длины?
-- Восемнадцать дюймов, милорд канцеллярий.
-- Восемнадцать дюймов. Да. Именно. А в действительности,
сколько мне известно, это будет сооружение из дерева, камня и
металла...
-- В четыреста футов высотой.
Канцеллярий, прижимая руки к груди, вышел на солнце и
огляделся вокруг, словно искал чего-то. Потом он взглянул на
потолок. Джослин смотрел на него, повернув голову, исполненный
любви.
-- Я знаю. Фундамент. Но будем уповать на бога.
Канцеллярий наконец нашел то, чего искал, - он вспомнил:
-- Ах, да...
И старчески хлопотливо зашаркал по каменному полу к двери.
Он вышел, а в воздухе осталась весть:
-- Ну конечно. Утреня.
Не двигаясь с места, Джослин послал ему вслед стрелу своей
любви. "Здесь мой дом, мой кров, моя семья. Вот сейчас он
выйдет из ризницы последним и повернет налево, как всегда; а
потом спохватится и повернет направо, к капелле Пресвятой
девы!" Джослин снова засмеялся и вздернул подбородок в
блаженном ликовании. "Я знаю их всех, знаю, что они делают
сейчас, и что уже сделали, и что будут делать. За все эти годы,
пока я шел своим путем, собор стал моей плотью".
Он оборвал смех и вытер глаза. Потом снова взял белый
шпиль и незыблемо утвердил его в квадратном отверстии,
прорезанном в старом макете собора.
-- Вот так.
Макет был подобен человеку, лежащему на спине. Неф - его
сомкнутые ноги, трансепты по обе стороны - раскинутые руки, хор
- туловище, а капелла Пресвятой девы, где отныне будут
совершаться богослужения, - голова. И вот теперь вознесся,
устремился, воздвигся, извергся из самого сердца храма его
венец и величие - новый шпиль. "Они не знают, - подумал он, -
не могут знать, пока я не поведаю им о своем видении!" Он снова
засмеялся от радости и вышел из залы капитула на широкий,
залитый солнцем двор, очерченный аркадами. "Но я должен
помнить, что шпиль - это не все! Я должен, сколько достанет
сил, продолжать каждодневные свои труды".
Он обошел аркады, раздвигая занавеси, и остановился у
боковой двери. Медленно, бесшумно откинул щеколду. Входя, он
склонил голову и сказал, как всегда, в сердце своем:
"Поднимите, врата, верхи ваши!" Но, войдя, он сразу понял, что
его предосторожность была излишней, потому что в соборе уже
стоял нестройный шум. Утреню служили в отдалении, звуки были
такие крошечные, ничтожные, что казалось, их можно собрать в
горсть, и тем не менее они доносились сюда через весь собор, из
капеллы Пресвятой девы, сквозь дощатую стенку, обитую холстом.
Другие звуки, более близкие, хотя они, отдаваясь эхом, и
слились в сплошной гул, говорили о том, что здесь люди долбят
землю и камень. Эти люди переговаривались, р
