Глэмзер Бернард - Небесные Девушки
НЕБЕСНЫЕ ДЕВУШКИ
Бернард ГЛЭМЗЕР
1
По-моему, я просто-напросто чурка, как сказал бы мой давний друг Н. Б. Например, покончив наконец со сборами, я обнаружила, что у меня навалом времени, чтобы прогуляться в аптеку на углу и позвонить матери, попрощаться. Зачем? Ради чего?
Что мне Гекуба и что я Гекубе?
Мать живет в старом доме в Гринпорте. При нем есть большой сад, в котором полно деревьев и мха и бежит небольшой ручеек. Очень живописно.
- До свидания, мама, я сейчас уезжаю,- сказала я.
- Уезжаешь? - переспросила она своим ленивым, сонным голосом.- Так быстро? О, мой бедный малыш. Обещай мне, что ты будешь заботиться о себе.
- Да, мама.
- Обещай, что не сделаешь чего-либо опасного. Как безгранична женская глупость!
- Да, мама.
Тогда она проговорила с мягким смешком:
- Между прочим, дорогая, теперь, поскольку у тебя снова есть работа, я сообщила в банк, что они могут прекратить выплату тебе денежного пособия. Ты не обидишься?
- Конечно нет,- ответила я.
Так что полагающиеся мне двести пятьдесят долларов в месяц как ветром сдуло. Она прекращала выплаты, когда я пошла работать в магазин детских игрушек, и когда я поступила к «Братьям Левер», и когда устроилась в художественную галерею на Пятьдесят седьмой авеню.
Деньги не играют большой роли в моей жизни, проживу я и без этого пособия, но меня раздражает другое. Мистер Купер, наш адвокат, как-то объяснил мне: в отцовском завещании совершенно четко оговорено, что мать обязана платить мне двести пятьдесят долларов ежемесячно, в любом случае.
Но спорить с ней совершенно бесполезно. Она безнадежна.
Пока я находилась у телефона, я решила позвонить Тому Ричи в его рекламное агентство: еще одно проявление «чуркости». По-моему, хорошее словечко я нашла. Им сказано все.
- Ричи,- проговорил он в трубку своим надутым голосом, и я ярко представила, как он сидит за столом, небрежный, но собранный, хладнокровный, но горячий. Может быть, он ожидал звонка от вице-президента по поводу рыбных консервов.
- Привет, Том,- проворковала я.
- А! Это ты.
- Да, это я.
- Чертовски мило, что позвонила.
- Я сейчас уезжаю. Я просто хотела попрощаться.
- Это означает,- заметил он,- что ты собираешься осуществить свою безумную идею?
- Да,- подтвердила я.
- Ты полоумная сучка, - сказал он и начал мне что-то доказывать; послушав его с полминуты, я повесила трубку. Я только и хотела, что мило попрощаться, - мы ведь старые друзья; а он только и хотел причинить мне боль посильнее. Разве можно сохранять какие-то взаимоотношения с партнером, который ведет себя, как Гитлер!
Мне не следовало звонить ему, мне не следовало звонить матери. Я должна была холодно бросить - все и вся, точно так, как я намечала сначала; и, вернувшись в свою комнату, я подумала, какое же я бесхребетное существо!
К черту Тома Ричи, подумала я, он лишил меня девственности и теперь хочет забрать мою душу. И к черту мою мамашу тоже, если, конечно, он существует.
В моей комнате дожидались Эйнджел и Энн, моя подруга-лесбиянка, которая помогала мне собираться. Энн - это пять футов в кубе, даже когда она в корсете, и голос, который всегда повергает меня в глубокий шок - ей-Богу, ниже, чем у Шаляпина.
Она подняла несколько книжных полок ради меня, может быть, надеялась, что это сделает ее красивее. Увы, это невозможно. Никогда.
И все же я очень ее люблю.
- Привет, Эйнджел,- сказала я.
- Дружище,- сказал он.- Конец света.
- Ага,- сказала я.
Он был маленький и тощий, с бородой, никак не желавшей расти, носил зеленовато-коричневый костюм
