Гласско Брюс - Честный Томас
БРЮС ГЛАССКО
ЧЕСТНЫЙ ТОМАС
Честный Томас лежал у реки как-то летом.
Вдруг глядит и глазам он не верит:
По бузинному дереву в облаке света
К нему спускается фейри.
В переполненной пивной, усевшись как можно дальше от меня, четверо
поденщиков пили круговую "по колышкам". Колышки укрепляют лесенкой внутри
кружки, и каждый пьющий должен отхлебнуть столько, чтобы открылся новый
колышек-метка, прежде чем передать кружку соседу. "Вассейл, - кричали они по
своему саксонскому обычаю, глядя, как прыгает кадык собутыльника при каждом
глотке. - Будь здоров!" Десять и восемь десятков лет тому назад, когда я был
молод, архиепископ Ансельм целую проповедь произнес против питья "по
колышкам". Но я тогда столько же слушал его, сколько нынешние парни слушают
своих епископов.
Нынче никто - ни мужчина, ни женщина - не осмелится разделить со мной
чашу. Впрочем, эти парни расплескали достаточно эля, чтобы я нюхнул его
запаха, теплого, кисловатого, севшего... Я теперь беру свое причастие, свой
взяток, где придется, где найдется.
Кончиками пальцев я попробовал запах краснолицей хозяйки пивной. Она
оставила его на стакане меда, который мне подала. Ее имя - Кейт. Ничего
хорошего: отрывистое и грубое, как лай. Не успеешь начать его, а оно уже
кончилось и в ушах не оставило звука. А вот смысл, который запечатлел ее пот
на обожженной синей глине, дело иное: им проникнуты целые баллады об
одиночестве и желаниях Кейт. С тех пор как муж ее упокоился в земле, плоть
трактирщицы жаждет мужской руки. А еще я чую в ней яйцо, уже готовое начать
свой долгий путь к лону. Если вспахать ее нынешней ночью, она даст всходы.
Я чую, как она исходит жаром, перекидываясь шутками у столов... А-ах! Вот
и священник. Отец Оуэн. Меня распирает желание пройти мимо его стола и
нюхнуть, как следует, чтобы понять, отзывается ли он на сердечную тоску Кейт?
Но я сижу там, где сидел. Отец Оуэн неодобрительно относится к моему языку и
Королеве, которая меня ему обучила.
Под сытыми отрыжками поденщиков, под волнами пота, исходящими от Кейт, под
терпким недовольством жидкой слюны отца Оуэна прячется общая для всех угрюмая
басовая нота: едкий привкус страха. Они меня боятся... все до одного... меня,
тихо пьющего в уголке свой одинокий мед. Они редко заговаривают со мной,
опасаясь, что я им отвечу. Даже отец Оуэн, который регулярно проклинает меня
со своей кафедры в церкви, еще не раз подумает, прежде чем выговорить свою
неприязнь мне в лицо. Даже Божьи служители страшатся Истины.
Порыв жгучего морозного ветра дунул в узкое оконце и принес с собой
людские голоса и конское ржание. Всадники явно заметили зеленую ветку над
дверью, указующую, что это место и есть эрсельдунская таверна. Они
спешиваются. Вскоре через порог перешагивает стройный гладко выбритый мужчина.
Одними лишь глазами, без помощи других органов чувств, я могу определить, что
передо мной - придворный и прибыл от королевского двора, потому что одет на
французский лад. Башмаки у него остроносые, а рукава длиннющие и узкие, дабы
показать всем важность своего владельца, который слишком хорош, чтоб работать
руками. К тунике его приколот пурпурный цветок.
Незнакомец без труда выделил меня среди прочих посетителей: я, как всегда,
сидел один. Я встал, когда он направился ко мне, чтобы пожать руку. Этот новый
обычай завезли к нам с Востока крестоносцы, и он очень помогает мне в моем
занятии. А что не откроет рукопожатие, подскажет знание королевского двора.
- Вы - Александр Макдугал из Арджилла
