Гибсон Уильям - Нейромантик 2
УИЛЬЯМ ГИБСОН
ГРАФ НОЛЬ
Чтобы прервать работу программы, сбросьте счетчик до нуля.
Моей Д посвящается
Глава 1
ОТЛИЧНО НАЛАЖЕННЫЙ МЕХАНИЗМ
"Собаку-хлопушку", предварительно натасканную на его феромоны и цвет волос, Тернеру посадили на хвост в Нью-Дели. Она достала его на улице под названием Чандни-Чаук, проползла на брюхе к арендованному им "БМВ" сквозь лес коричневых голых ног и колес рикш. "Собака" была начинена килограммом кристаллического гексогена, перемешанного с тротиловой стружкой.
Тернер не видел ее приближения. Последнее, что он помнит об Индии, розовая штукатурка дворца под названием "Отель Кхуш-Ойл".
Поскольку у него был хороший агент, у него был хороший контракт.
Поскольку у него был хороший контракт, то буквально час спустя после взрыва он уже был в Сингапуре. По крайней мере, большей своей частью.
Хирургу-голландцу нравилось подшучивать над тем, что некий не названный процент Тернера не вырвался из "Палам Интернэшнл" первым рейсом и был вынужден провести ночь в ангаре в резервуаре жизнеобеспечения. Голландцу и его бригаде потребовалось три месяца, чтобы собрать Тернера заново.
Они клонировали для него квадратный метр кожи, вырастив ее на пластинах коллагена и полисахаридов из акульих хрящей. Глаза и гениталии купили на свободном рынке. Глаза оказались зеленые.
Большую часть этих трех месяцев Тернер провел в сгенерированном в базовой памяти симстим-конструкте - в идеализированном детстве в Новой Англии предыдущего столетия. Визиты голландца представали серыми предрассветными снами, кошмарами, тускневшими, когда светлело небо за окном спальни на втором этаже, где по ночам пахло фиалками.
Тринадцатилетний Тернер читал Конан-Дойля при свете шестидесятиваттной лампочки под бумажным абажуром с изображениями белоснежных парусников, мастурбировал, ощущая запах чистых хлопковых простыней, и думал о девчонках из группы поддержки футбольной команды. Голландец же открывал дверку в глубине его мозга и задавал ему всякие разные вопросы; но утром мать звала его завтракать овсянкой и яичницей с беконом, за которыми следовал неизменный кофе с молоком и сахаром.
Однажды утром Тернер проснулся в чужой постели, у окна стоял голландец, заслоняя собой тропическую зелень и. резавший глаза солнечный свет.
- Можете отправляться домой, Тернер. Мы с вами закончили. Вы теперь как новенький.
Он был как новенький. А хорошо ли это? Этого Тернер не знал. Забрав то, что передал ему на прощание голландец, он вылетел из Сингапура. Домом ему стал "Хайятт" в ближайшем аэропорту.
И в следующем за ним.
И в следующем. И в Бог знает каком еще.
Он все летел и летел. Его кредитный чип - черный зеркальный прямоугольник с золотым обрезом. Люди за стойками, завидев его, улыбались, кивали. Распахивались и захлопывались за ним двери.
Колеса отрывались от железобетона, тут же появлялась выпивка, стол всегда был накрыт.
В Хитроу огромный ломоть памяти, отколовшийся от пустой чаши неба над аэропортом, рухнул ему на плечи. Не замедляя хода, Тернер сблевал в синюю пластмассовую урну. Оказавшись у стойки в конце коридора, он поменял билет.
На рейс в Мексику.
И проснулся под клацанье стальных корзинок по кафелю, мокрый шорох щеток... Теплое женское тело под боком.
Комната - как высокая пещера. Голый белый пластик четко отражает звук; где-то вдали, перекрывая болтовню служанок в утреннем дворе, бьется прибой.
Под пальцами - мятые простыни, шершавый лен, смягченный бесчисленными стирками.
Он вспомнил солнечный свет сквозь стену из тонированного стекла. Пуэр
