Гари Ромен - Леди Л
Ромен Гари
Леди Л
Перевод французского Л. Бондаренко, А. Фарафонова
Ах, надо же мне было вас увидеть
И, полюбив, об этом вам сказать,
Чтоб вы, не побоясь меня обидеть,
Решили все же гордо промолчать.
Ах, надо же так было полюбить,
Чтоб вы надеждою меня не одарили,
Чтобы я стала вас боготворить,
А вы меня за это погубили!
"Ода человечеству"
Посвящается Альфонсом Алле - Яне Авриль
Глава I
Окно было открыто. Букет тюльпанов, выделявшийся в свете летнего дня
на фоне голубого неба, напомнил ей о Матиссе, которого преждевременная
смерть унесла недавно в возрасте восьмидесяти лет, и даже осыпавшиеся
желтые лепестки вокруг вазы как будто подчинились кисти мастера. Леди Л.
казалось, что природа начинает выдыхаться. Великие художники взяли у нее
все: Тернер украл свет, Буден - воздух и небо, Моне - землю и воду; Италия,
Париж, Греция, в изобилии развешанные по всем стенам, уже стали привычными
штампами; то, что де было еще написано, было сфотографировано, и сама земля
все больше и больше походила на потрепанную девку, которую раздевало
слишком много рук. А может быть, она зажилась на этом свете? Англия
отмечает сегодня ее восьмидесятилетие, и журнальный столик завален письмами
и телеграммами, многие из которых пришли из Букингемского дворца: каждый
год повторяется одно а то же, все неуклюже намекают, что пора бы уж вам
подвести черту. Она с укоризной взглянула на желтые тюльпаны, недоумевая,
как могли цветы попасть в ее любимую вазу. Леди Л. не переносила желтого
цвета. Это был цвет измены, подозрения, цвет ос, эпидемий, одряхления. Она
строго посмотрела на тюльпаны, и вдруг ее осенила догадка!.. Но нет, это
невозможно. Никто не знает. Просто недосмотр садовника.
Все утро она провела в кресле, сидя перед распахнутым окном, прямо
напротив павильона, прислонив голову к подушечке, с которой не расставалась
даже во время путешествий. Вышитый орнамент изображал зверей, нежно
соединившихся в чарующей тиши Эдема; особенно ей нравился лев: он братался
с ягненком и леопардом, влюбленно лизавшим ухо лани, - все как в жизни.
Наивная фактура рисунка также подчеркивала бездонный, хотя и вполне
терпимый идиотизм сцены.
Шестьдесят лет великого искусства в конце концов внушили ей отвращение
к шедеврам; она все больше и больше отдавалась своему увлечению лубочными
картинками, почтовыми открытками и викторианскими изображениями добрых
псов, спасающих тонущих младенцев, котят с розовыми шелковыми ленточками и
любовников в лунном свете, - всему тому, что так приятно отвлекает вас от
гениев с их непомерно высокими и утомительными претензиями. Рука ее лежала
на набалдашнике трости; впрочем, она прекрасно могла обходиться и без нее,
однако трость придавала ей вид пожилой дамы, который вовсе не
соответствовал ее натуре, но которого все от нее ждали: старость была еще
одной условностью, которую ей приходилось теперь соблюдать. Ее глаза
улыбались позолоченному куполу летнего павильона, вырисовывавшемуся поверх
каштанов на фоне английского неба, этого благопристойного неба с аккуратно
уложенными на нем облаками; его бледно-голубой оттенок наводил на мысль о
платьях ее внучек, в которых не было ни малейшего намека на
индивидуальность или воображение; это небо, казалось, одевается у портного
королевской семьи, нейтрально, строго и комильфо.
Леди Л. всегда считала, что английское небо нагоняет тоску. Невозможно
было даже и представить, что оно способно на какую-нибудь тайную тревогу,
гнев, какой-нибудь порыв; даже в нен
