Ван Ластбадер Эрик - Вознесение К Термагантам
ВОЗНЕСЕНИЕ К ТЕРМАГАНТАМ
Эрик ВАН ЛАСТБАДЕР
Позвольте мне представить вам величайшую любовь своей жизни. Мой великий роман с мисс М, тянулся почти пятнадцать лет. Она не была красивой и, видит Бог, часто не была и честной, но она провела меня по очень особым местам – таким, куда бы я ни ногой, если бы не ради нее.
Я благословляю ее за это, но и проклинаю тоже. Каждый день я нахожу новые способы ее проклинать, и все это время мне так ее недостает, что живот сводит судорогой, будто там свили гнездо мерзкие мелкие демоны. Может быть, так оно и есть.
После того что случилось пару недель назад, это меня не удивит, нет, ничуть не удивит.
Мескаль ее зовут, да, сэр, и мутить мне голову – ее работа. Каждый вечер она это делает, пока в легком поцелуе кончиком языка пробую я ее гладкий вкус. Ага, до вас дошло. У меня был великий и бурный роман с женщиной по имени мескаль, и очень долго.
И она, надо вам сказать, возлюбленная адски ревнивая. Но все, хватит. Больше – никогда. И вот почему.
Мы с моей возлюбленной занимались без всякого стыда любовью по всему Манхэттену, но самое мое любимое место для этого называлось «Геликон» – без сомнения, потому, что владелец его Майк был греком. Понимаете, гора Геликон была домом Муз – во всяком случае, так верили древние греки.
Сам бар ютился в дыре за квартал от Голландского туннеля на первом этаже чугунного дома, который был красив как смертный грех еще семьдесят пять лет назад. Внутри в длинном узком помещении с медленно вертящимися вентиляторами капало с жестяного потолка, отчеканенного на рубеже столетий.
Узор чеканки напоминал мне старые мексиканские плитки, которые я видел, когда жил в Оаксаке. Где впервые познакомился с мисс М. Давно, даже числа не помню. Да и они таких плиток больше не делают.
С тех пор как ремесленники получили работу по изготовлению навороченных кроссовок и нейлоновых тренировочных, а также по сбору персональных цифровых помощников.
Как бы там ни было, а в «Геликоне» была масса достоинств: опилки на полу, запах старого пива и еще более старой грязи, висящей потеками, как честно заработанные медали на суровом воине. Не говоря уже о самой стойке, которая казалась вечной, покрытой шрамами давно забытых драк и свежеразбитых сердец. И самое лучшее – свет был достаточно тусклым, так что, когда смотришь сам на себя в панелях мутных зеркал за полированным черным деревом бара, вполне можно себя убедить, что ты кто-то другой – может, тот, кем мечтал когда-то стать.
В тот день, о котором я сейчас думаю, я сидел в кабинке, занимаясь любовью с мисс М., когда зазвонил телефон за стойкой. Майк снял трубку, поговорил и протянул ее мне.
– Это вас, – сказал он.
Я поднял свою возлюбленную и перенес ее на табурет к бару. Схватив трубку, я рявкнул:
– Что надо?
– Боже мой, Вилли, сейчас пол-одиннадцатого утра. И ты уже пьешь?
– А какая зараза этим интересуется? – спросил я и приложился как следует к мескалю.
– Хуже, чем я думал, – сказал осуждающий голос. – Это Герман, твой брат.
– Этим все и объясняется, – сказал я, обрезав его дальнейшие слова. – У тебя нет воображения.
– Если бы ты протрезвел, мог бы найти настоящую работу.
– И меня, черт побери, зовут не Вилли! У меня пылали щеки, когда я повесил трубку.
– Ошиблись номером, – сказал я Майку, подвигая к нему по стойке телефон. Он только криво улыбнулся – знал, что произошло. У нас с Майком были свои отношения – такие, которые могут быть только с барменом по-настоящему высокого полета.
Вернувшись к себе в кабинку, я отодвинул второй пуст
