Брэдбери Рэй - Смерть И Дева
Рэй Бредбери
Смерть и дева
Далеко-далеко, за лесами, за горами жила Старушка.
Девяносто лет прожила она взаперти, не открывала дверь
никому - ни ветру, ни дождю, ни воробьям вороватым, ни
мальчишкам голопятым. И стоило поскрестись к ней в ставни,
как она уже кричит:
- Пошла прочь. Смерть!
- Я не Смерть! - говорили ей.
А она в ответ:
- Смерть, я узнаю тебя, ты сегодня вырядилась девочкой.
Но под веснушками я вижу кости!
Или кто другой постучит.
- Я вижу тебя. Смерть, - бывало, крикнет Старушка. -
Ишь, точильщиком притворилась! А дверь-то на три замка да
на два засова закрыта. Залепила я клейкой бумагой все щели,
тесемками заткнула замочные скважины, печная труба забита
пылью, ставни заросли паутиной, а провода перерезаны, чтобы
ты не проскользнула сюда вместе с током! И телефона у меня
нет, так что тебе не удастся поднять меня среди ночи и
объявить мой смертный час Я и уши заткнула ватой: говори,
не говори - я тебя все равно не слышу. Вот так то,
курносая. Убирайся!
И сколько помнили себя жители городка, так было всегда
Люди тех дальних краев, что лежат за лесами, вели о ней
разговоры, а ребята порой, не поверив сказкам, поднимали
шестами черепицу на кровле и слышали вопль Старушки "Давай
проваливай, ты, в черной одежде, с белым-белым лицом!"
А говорили еще, что так вот и будет жить Старушка веки
вечные. В самом деле, ну как Смерти забраться в дом? Все
старые микробы в нем давно уже махнули рукой и ушли на
покой. А новым микробам, которые (если верить газетам) что
ни месяц проносятся по стране все под новыми названиями,
никак не прошмыгнуть мимо пучков горного мха, руты, мимо
табачных листьев и касторовых бобов, положенных у каждой
Двери.
- Она всех нас переживет, - говорили в ближайшем городке,
мимо которого проходила железная дорога.
- Я их всех переживу, - говорила Старушка, раскладывая в
темноте и одиночестве пасьянс из карт, что продают
специально для слепых.
Так-то вот.
Шли годы, и уже никто - ни мальчишка, ни девчонка, ни
бродяга, ни путник честной - не стучался к ней в дверь.
Дважды в год бакалейный приказчик, которому самому стукнуло
семьдесят, оставлял у порога дома запечатанные блестящие
стальные коробки с желтыми львами и красными чертиками на
ярких обертках, в которых могло быть что угодно - от
птичьего корма до сливочных бисквитов, а сам уходил в шумный
лес, что подступал к самой веранде дома. И, бывало, лежит
эта пища там не меньше недели, припекает ее солнце, холодит
луна, тут уж ни одному микробу не выжить. Потом, в одно
прекрасное утро пища исчезала.
Старушка всю жизнь только и делала, что ждала. И ждала
сторожко - держала, как говорят, ушки на макушке, одним
глазом спала, другим все видела.
Так что, когда в седьмой день августа на девяносто первом
году ее жизни из лесу вышел загорелый юноша и остановился
перед ее домом, врасплох он ее не застал.
Костюм на нем был белый как снег, что зимой, шурша,
сползает с крыши и ложится складками на спящую землю. И не
на автомобиле он приехал, пешим ходом долгий путь проделал,
а все ж остался с виду свежий и чистенький. Не опирался он
на посошок, непокрытый шел - не боялся, что солнце голову
напечет. И не взмок даже. А самое главное - не имел он при
себе иной поклажи, кроме маленького пузырька со
светло-зеленой влагой. Хоть и загляделся он на этот
пузырек, но все же почувствовал, что пришел к дому Старушки,
и поднял голову.
Юноша не коснулся двери, а медленно обошел вокруг дома,
чтобы Старушка почуяла, что он здес
