Брэдбери Рэй - Погожий День
Рэй Брэдбери.
Погожий день
Перевела с английского Нора Галь
О человеке, который больше всего в жизни любил искусство
Однажды летним полднем Джордж и Элис Смит приехали поездом в Биарриц и
уже через час выбежали из гостиницы на берег океана, искупались и
разлеглись под жаркими лучами солнца.
Глядя, как Джордж Смит загорает, развалясь на песке, вы бы приняли его
за обыкновенного туриста, которого свеженьким, точно салат-латук во льду,
доставили самолетом в Европу и очень скоро пароходом отправят восвояси. А
на самом деле этот человек больше жизни любил искусство.
- Ну вот... - Джордж Смит вздохнул. По груди его поползла ещё одна
струйка пота. Пусть испарится вся вода из крана в штате Огайо, а потом
наполним себя лучшим бордо. Насытим свою кровь щедрыми соками Франции и
тогда все увидим глазами здешних жителей.
А зачем? Чего ради есть и пить все французское, дышать воздухом
Франции? Да затем, чтобы со временем по-настоящему постичь гений одного
человека.
Губы его дрогнули, беззвучно промолвили некое имя.
- Джордж? - Над ним наклонилась жена. - Я знаю, о чем ты думаешь. По
губам прочла.
Он не шевельнулся, ждал.
- Ну и?..
- Пикассо, - сказала она.
Он поморщился. Хоть бы научилась наконец правильно произносить это
имя.
- Успокойся, прошу тебя, - сказала жена. - Я знаю, сегодня утром до
тебя докатился слух, но поглядел бы ты на себя - опять глаза дергает тик.
Пускай Пикассо здесь, на побережье, в нескольких милях отсюда, гостит у
друзей в каком-то рыбачьем поселке. Но не думай про него, не то наш отдых
пойдет прахом.
- Лучше бы мне про это не слышать, - честно признался Джордж.
- Ну что бы тебе любить других художников, - сказала она.
Других? Да, есть и другие. Можно недурно позавтракать натюрмортами
Караваджо - осенними грушами и темными, как полночь, сливами. А на обед -
брызжущие огнем подсолнухи Ван Гога на мощных стеблях, их цветенье
постигнет и слепец, пробежав обожженными пальцами по пламенному холсту. Но
истинное пиршество? Полотна, которыми хочешь по-настоящему насладиться? Кто
заполнит весь горизонт от края до края, словно Нептун, встающий из вод в
венце из алебастра и коралла, когтистые пальцы сжимают подобно трезубцу
большущие кисти, а взмах огромного рыбьего хвоста обдаст летним ливнем весь
Гибралтар, - кто, если не создатель "Девушки перед зеркалом" и "Герники"?
- Элис, - терпеливо сказал Джордж, - как тебе объяснить? Всю дорогу в
поезде я думал: Боже милостивый, ведь вокруг - страна Пикассо!
Но так ли, спрашивал он себя. Небо, земля, люди, тут румяный кирпич,
там ярко-голубая узорная решетка балкона, и мандолина, будто спелый плод,
под несчетными касаньями чьих-то рук, и клочки афиш - летучее конфетти на
ночном ветру... Сколько тут от Пикассо, а сколько - от Джорджа Смита,
озирающего мир неистовым взором Пикассо? Нет, не найти ответа. Этот старик
насквозь пропитал Джорджа Смита скипидаром и олифой, преобразил все его
бытие: в сумерки сплошь Голубой период, на рассвете сплошь - Розовый.
- Я все думаю, - сказал он вслух, - если бы мы отложили денег...
- Никогда нам не отложить пяти тысяч долларов.
- Знаю, - тихо согласился он. - Но как славно думать, а вдруг
когда-нибудь это удастся. Как бы здорово просто прийти к нему и сказать:
"Пабло, вот пять тысяч! Дай нам море, песок, вот это небо, дай, что хочешь,
из старого, мы будем счастливы..."
Выждав минуту, жена коснулась его плеча.
- Иди-ка лучше окунись, - сказала она.
- Да, - сказал он, - так будет лучше.
Он врезался в вод
