Брэдбери Рэй - Здравствуй И Прощай
Рэй Брэдбери
Здравствуй и прощай
Ну конечно, он уезжает, ничего не поделаешь: настал срок, время
истекло, и он уезжает далеко-далеко. Чемодан уложен, башмаки начищены,
волосы приглажены, старательно вымыты уши и шея, осталось лишь спуститься по
лестнице, выйти на улицу и добраться до маленькой железнодорожной станции,
где только ради него и остановится поезд. И тогда городок Фокс-Хилл, штат
Иллинойс, для него навсегда отойдет в прошлое. И он поедет в Айову или в
Канзас, а быть может, даже в Калифорнию, -- двенадцатилетний мальчик, а в
чемодане у него лежит свидетельство о рождении, и там сказано, что родился
он сорок три года назад.
-- Уилли! -- окликнули снизу.
-- Сейчас!
Он подхватил чемодан. В зеркале на комоде он увидел свое отражение:
золото июньских одуванчиков, румянец июльских яблок, теплая белизна
полуденного молока. Ангельски невинное, ясное лицо -- такое же, как всегда,
и, возможно, навсегда таким и останется.
-- Пора! -- снова окликнул женский голос.
-- Иду!
Кряхтя и улыбаясь, он потащил чемодан вниз. В гостиной ждали Анна и
Стив, принаряженные, подтянутые.
-- Вот и я! -- крикнул с порога Уилли.
У Анны стало такое лицо -- вот-вот заплачет.
-- О Господи, Уилли, неужели ты и вправду от нас уедешь?
-- Люди уже начинают удивляться, -- негромко сказал Уилли. -- Я целых
три года здесь прожил. Но когда начинаются толки, я уж знаю -- пора
собираться в дорогу.
-- Странно все это, -- сказала Анна. -- Не пойму я никак.
Нежданно-негаданно. Мы будем скучать по тебе, Уилли.
-- Я вам буду писать каждое Рождество, честное слово. А вы не пишите,
не надо.
-- Мы были рады и счастливы. -- Стив выпрямился на стуле, слова
давались ему с трудом. -- Такая обида, что всему этому конец. Такая обида,
что тебе пришлось нам все про себя рассказать. До смерти обидно, что нельзя
тебе остаться.
-- Вы славные люди, лучше всех, у кого я жил, -- сказал Уилли.
Он был четырех футов ростом, солнечный свет лежал на его щеках, никогда
не знавших бритвы.
И тут Анна все-таки заплакала.
-- Уилли, Уилли...
Она согнулась в своем кресле, видно было, что она хотела бы его обнять,
но больше не смеет; она смотрела смущенная, растерянная, не зная, как теперь
быть, как себя с ним держать.
-- Не так-то легко уходить, -- сказал Уилли. -- Привыкаешь. И рад бы
остаться. Но ничего не получается. Один раз я попробовал остаться, когда
люди уже стали подозревать неладное. Стали говорить: мол, какой ужас! Мол,
сколько лет он играл с нашими невинными детьми, а мы и не догадывались! Мол,
подумать страшно! Ну, и пришлось мне ночью уйти из города. Не так-то это
легко. Сами знаете, я вас обоих всей душой полюбил. Отличные это были три
года, спасибо вам!
Все трое направились к двери.
-- Куда ты теперь, Уилли?
-- Сам не знаю. Куда глаза глядят. Как увижу тихий зеленый городок, там
и останавливаюсь.
-- Ты когда-нибудь вернешься?
-- Да, -- сказал он серьезно своим высоким мальчишеским голосом. -- Лет
через двадцать по мне уже станет видно, что я не мальчик. Тогда поеду и
навещу всех своих отцов и матерей.
Они стояли на крыльце, овеваемые прохладой летнего утра, очень не
хотелось выговорить вслух последние слова прощанья. Стив упорно глядел на
листву соседнего вяза.
-- А у многих ты еще жил, Уилли? Сколько у тебя было приемных отцов и
матерей?
Вопрос как будто не рассердил и не обидел Уилли.
-- Да я уже пять раз переменил родителей -- лет двадцать так
путешествую, побывал в пяти городах.
-- Ладно, жаловаться нам не на что, -- ск
