Брэдбери Рэй - Лихорадка
Рэй Бредбери
Лихорадка
Его уложили между свежими чистыми простынями, а рядом на
столе под неяркой розовой лампой всегда стоял наготове
стакан с отжатым апельсиновым соком. Стоило Чарльзу
позвать, и голова папы или мамы тут же просовывалась в дверь
и они проверяли, как у него дела. В комнате была прекрасная
акустика: отсюда он хорошо слышал, как прокашливает каждое
утро свое фарфоровое горло унитаз, как стучит по крыше
дождь, как бегают по своим тайным ходам за стенкой хитрые
мыши и как внизу на первом этаже поет в клетке канарейка.
Если ты внимателен, болеть не скучно.
Ему, Чарльзу, было тринадцать. Стояла середина сентября,
и природа уже занялась осенним пожаром. Ужас охватил его на
третий день болезни.
Стала меняться его рука. Его правая рука. Он глядел на
нее, а она лежала совершенно отдельно, покрываясь капельками
пота и полыхая от жара. Вот она задрожала и чуть
передвинулась. И тут же застыла, меняя цвет.
После обеда снова пришел доктор и простучал его тонкую
грудь, ударяя в нее пальцами, как в маленький барабан. "Как
вы себя чувствуете?" - спросил доктор, улыбаясь. "Знаю,
знаю, можешь не говорить: простуда чувствует себя отлично,
а я - хуже некуда! Ха-ха-ха!" - засмеялся он своей дежурной
шутке.
Но Чарльз не смеялся: для него это ужасное затертое
присловие оборачивалось реальностью. Шутка неотступно
преследовала его: мысли постоянно то и дело возвращались к
ней и каждый раз в бледном ужасе отшатывались. Доктор
понятия не имел, как жестоко шутил! "Доктор, - прошептал
Чарльз, побледнев и не поднимая головы, - что-то происходит
с моей рукой. Она мне как будто не принадлежит. Сегодня
утром она изменилась, стала какой-то другой, чужой. Я хочу
свою руку обратно - чтобы она снова стала моей, старой.
Доктор, сделайте что-нибудь!"
Широко улыбнувшись, доктор похлопал его по руке.
- У тебя прекрасная рука, сынок! Тебе в лихорадке что-то
привиделось.
- Она изменилась, доктор, я говорю, изменилась! -
крикнул Чарльз, жалостливо поднимая свою бледную непослушную
руку. - Она изменилась!
В ответ доктор подмигнул:
- Мы избавим тебя от таких сновидений вот этой розовой
пилюлей, - и он положил на язык Чарльзу таблетку. -
Проглоти!
- И рука переменится, снова станет моей?
- Конечно, станет.
В доме царила тишина, когда доктор покидал его на своем
автомобиле под спокойным голубым сентябрьским небом. Где-то
внизу, в мире кухонной утвари, тикали часы. Чарльз лежал и
смотрел на свою руку.
Она не менялась. Она оставалась чужой.
За стенкой дул ветер. На холодное стекло окна падали
листья.
В четыре пополудни стала меняться другая его рука.
Постепенно она превращалась в один пылающий лихорадочный
сгусток нервов.
Она пульсировала и изменялась клетка за клеткой. Билась
единым большим разгоряченным сердцем. Ногти на пальцах
сначала посинели, потом стали красными. Рука менялась
примерно с час и, когда процесс закончился, выглядела самой
обыкновенной. Но она не была обыкновенной. Она больше не
составляла с ним одно целое, не жила вместе с ним. Мальчик
лежал, с ужасом смотрел на нее, а потом в изнеможении
заснул.
В шесть вечера мать принесла ему суп. Он не дотронулся
до супа.
"У меня нет рук", - объявил он, не открывая глаз.
- У тебя нормальные, хорошие руки, - сказала мать.
- Нет, - пожаловался он. - Мои руки пропали. У меня как
будто обрубки. Ох, мама, мама, обними, обними меня, я
боюсь!
Ей пришлось накормить его с ложечки.
- Мама, - сказал он ей, - вызови, пожалуйста, доктора!
Пусть он посм
