Библиотека в кармане -зарубежные авторы

         

Борхес Хорхе Луис - Утопия Усталого Человека


Хорхе Луис Борхес
Утопия усталого человека
Называли это Утопией, греческим словом,
что значило "нету такого места".
Кеведо
Нету двух одинаковых гор, но равнина повсюду одна и
та же. Я шел по степной дороге. И вопрошал себя без
особого интереса -- в Оклахоме ли я, в Техасе или в том
месте, что литераторы называют пампой. Ни справа, ни
слева не видел огня. Как бывало и раньше, нашептывал
строки Эмилио Орибе:
Среди панических равнин безбрежных
Неподалеку от Бразилии, --
звучавшие все громче, все четче.
Дорога едва различалась. Стал накрапывать дождь. Метрах в
двухстах или трехстах я внезапно увидел свет и окно. Дом
был низок, прямоуголен и скрыт за деревьями. Дверь
отворил человек столь высокий, что я почти испугался.
Одет он был во все темное. Я подумал, что здесь ожидают
кого-то. Дверь была отперта.
Мы вошли в длинную комнату с деревянными стенами.
Лампа, бросавшая желтоватые отблески, свешивалась с
потолка. Стол меня несколько удивил. На нем стояли
водяные часы, которые я видел впервые, если не говорить о
старинных гравюрах. Человек указал мне на стул.
Я обращался к нему на всяческих языках, но он ничего
не понял. Когда же пришла его очередь, он заговорил по-
латыни. Я напряг память, чтобы оживить школьные знания, и
приготовился к разговору.
-- По одежде твоей я вижу, -- сказал он мне, -- что
пришел ты из другого века. Разноязычие вызвано
разноплеменностью, а также войнами. Но мир возвратился к
латыни. Кое-кто еще опасается, что она снова испортится и
вернется к французскому, лемозину* или папьямиенто**, но
эта беда не скоро нагрянет. Впрочем, ни то, что было, ни
то, что грядет, меня не волнует.1
-- Я промолчал, он добавил: -- Если тебе не противно
смотреть, как другой ест, не разделишь ли со мной
трапезу?
Я понял, что он заметил мою растерянность, и ответил
согласием.
Мы пересекли коридор с боковыми дверями и вошли в
meank|xs~ кухню, где все было сделано из металла.
Вернулись с ужином на подносе: вареной кукуруза в чашах,
кисть винограда, незнакомые фрукты, по вкусу напомнившие
мне инжир, и огромный кувшин с водой. Хлеб, кажется,
отсутствовал. Черты лица моего хозяина были острыми,
выражение глаз непередаваемо странным. Я не забуду этот
суровый и бледный лик, который больше никогда не увижу.
При разговоре человек не жестикулировал.
Меня связывала этика латыни, но все же я решился
спросить:
-- Тебя не удивило мое внезапное появление?
-- Нет, -- отвечал он. -- Такие визиты бывают из века в
век. Они не длятся долго: завтра -- самое позднее -- ты
будешь дома.
Его уверенный голос меня успокоил. Я счел нужным
представиться:
-- Эдуардо Асеведо. Родился в 1897-м, в городе Буэнос-
Айресе. Мне исполнилось семьдесят лет. Преподаю
английскую и американскую литературу, пишу фантастические
рассказы.
-- Помню, я прочитал не без интереса два
фантастических сочинения, -- ответил он. -- Путешествия
капитана Лемюэля Гулливера, которые многие считают
достоверными, и "Summa Teologica". Но не будем говорить о
фактах. Факты уже никого не трогают. Это просто отправные
точки для вымысла и рассуждений. В школах нас учат во
всем сомневаться и уметь забывать.
Прежде всего забывать личное, или частное, Мы существуем
во времени, которое истекает, но стараемся жить sub
урегйе aeternitatis*. От прошлого нам остаются одиночные
имена, но они исчезают из нашей речи. Мы обходим
ненужные уточнения. Нет ни хронологии, ни истории. Нет и
статистики. Ты сказал, что зовут тебя Эудоро. Я не смогу
сказать





Содержание раздела