Борхес Хорхе Луис - Гуаякиль
ХОРХЕ ЛУИС БОРХЕС
ГУАЯКИЛЬ
Не видеть мне отражения вершины Игерота в водах залива Пласидо, не бывать
в Восточной провинции, не разглядывать письмена Боливара в той библиотеке,
которую я пытаюсь представить себе отсюда, из Буэнос-Айреса, и которая,
несомненно, имеет свою определенную форму и бросает на землю свою ежевечерне
растущую тень.
Перечитываю первую фразу, прежде чем написать вторую, и удивляюсь ее тону,
одновременно меланхоличному и напыщенному. Видимо, трудно говорить об этой
карибской республике, не заражаясь, хотя бы отчасти, пышным стилем ее самого
известного бытописателя - капитана Юзефа Коженевского, но в данном случае не
он тому причина.
Первая фраза просто отразила мое невольное желание вести рассказ в
патетическом тоне о несколько грустном, а в общем, пустячном эпизоде. Я
предельно честно опишу случившееся. Это поможет мне самому лучше понять то,
что произошло. Помимо всего прочего, изложить происшествие - значит перестать
быть действующим лицом и превратиться в свидетеля, в того, кто смотрит со
стороны и рассказывает и уже ни к чему не причастен.
История приключилась со мною в прошлую пятницу, в этой же самой комнате,
где я сейчас сижу; в этот же самый вечерний час, правда, сегодня несколько
более прохладный. Знаю, что все мы стараемся позабыть неприятные вещи, однако
хочу записать свой диалог с доктором Эдуардом Циммерманом - из Южного
университета, - прежде чем наш разговор канет в Лету. В моей памяти еще живо
каждое слово.
Чтобы рассказ мой был ясен, постараюсь вкратце напомнить о любопытной
судьбе, постигшей отдельные письма Боливара, которые вдруг обнаружились в
архивах доктора Авельяноса, чья "История полувековой смуты", считавшаяся
пропавшей при известных всем обстоятельствах, затем была найдена и
опубликована в 1939 году его внуком, доктором Рикардо Авельяносом. Судя по
многим газетным отзывам, которые я собрал, эти письма Боливара не подставляют
особого интереса, кроме одного-един-ственного, написанного в Картахене 13
августа 1822 года, где Освободитель касается некоторых подробностей своего
свидания с генералом де Сан-Мартином. Трудно переоценить важность этого
документа, в котором Боливар сообщает, хотя и довольно скупо, о том, что же
произошло в Гуаякиле. Доктор Рикардо Авельянос, противник всякой официозности,
отказался передать письма своей Академии истории и предложил ознакомиться с
ними многим латиноамериканским республикам. Благодаря похвальному рвению
нашего посла, доктора Меласы, аргентинское правительство успело первым
воспользоваться этим бескорыстным предложением. Было договорено, что
уполномоченное лицо приедет в Сулако, столицу Западного Государства, и снимет
копии с писем для их публикации в Аргентине. Ректор нашего университета, где я
занимаю должность профессора на кафедре истории Америки, был столь любезен,
что рекомендовал министру возложить эту миссию на меня. Я получил также более
или менее единогласную поддержку своих коллег по Национальной Академии
истории, действительным членом которой состою. Уже была назначена дата
аудиенции у министра, когда мы узнали, что Южный университет, который, как
хотелось бы верить, не зная об этих решениях, предложил со своей стороны
кандидатуру доктора Циммермана.
Речь идет - и, может быть, читателю он знаком - об одном иностранном
историографе, выдворенном из своей страны правителями третьего рейха и
получившем аргентинское гражданство. Из его трудов, безусловно заслуживающих
внимания, я знаком только с е
