Борхерт Вольфганг - Рассказы
Вольфганг Борхерт
Рассказы
Родился в Гамбурге 20 мая 1921 года. Отец его был школьным учителем,
мать публиковала рассказы в местной печати. Его семья считалась
неблагонадежной в фашистской Германии и сам он неоднократно преследовался
гестапо, несколько раз арестовывался, сидел в тюрьмах, ожидал смерти, воевал
на Восточном фронте, несколько раз был ранен, бежал из плена (от французов в
апреле 1945 года под Франкфуртом-на-Майне).
10 мая 1945 года он возвратился домой больной, изнуренный частыми
приступами лихорадки и ставшей к тому времени неизлечимой болезнью печени.
И несмотря ни на что, полон надежд и планов, особенно театральных, но
уже к концу 45-го года болезнь приковала его к постели.
В течение неполных двух лет Борхерт писал наперегонки со смертью. Писал
как одержимый, с фанатической страстью, превозмогая голод (жестокого
спутника первых послевоенных лет), холод нетопленных комнат, мучительную
болезнь.
20 ноября 1947 года он умер в базельском госпитале святой Клары 26 лет
от роду.
Останься, жираф
Перевод Н. Ман
Он стоял на воющем сквозняке пустынного ночного перрона под грязной и
безлунной стеклянной крышей вокзала. А по ночам пустынные вокзалы -- это
край света, вымерший, бессмысленный и пустой. Пустой, пустой, пустой. Но
если ты пойдешь дальше, ты пропал.
Тогда ты пропал. Ибо у тьмы страшный голос. От тьмы не спасешься, миг
-- и она тебя одолела. Она на тебя нападает, вооруженная воспоминанием об
убийстве, совершенном тобою. Или чаянием убийства, которое ты совершишь
завтра. И она растит крик в тебе: неслыханный рыбий крик, крик одинокого
зверя, загубленного собственным морем. Этот крик рвет на части твое лицо,
испещряет его промоинами, полными страха и опасности, так что другие
шарахаются от тебя. Так нем ужасный темный крик одинокого зверя в родимом
море. Он прибывает, как полная вода, рокочет, бушует, как прибой. Шипит
гибельно, как пена.
Он стоял на краю света. Дуговые фонари, холодные и белые, безжалостно
оголяли все кругом. Но за ними вырастала устрашающая тьма. Не было черноты
более черной, чем тьма вокруг белых фонарей по ночному пустынного перрона.
-- У тебя, кажется, сигареты есть, -- сказала девушка с губами, слишком
красными на бледном лице.
-- Да, -- отвечал он, -- найдутся.
-- Почему же ты не идешь со мною? -- прошептала она совсем близко.
-- А зачем? -- отвечал он.
-- Ты же не знаешь, какова я, -- крутилась она вокруг него.
-- Знаю, -- отвечал он, -- как все.
-- Ты жираф, долговязый, упрямый жираф! Ты ведь даже не знаешь, какой у
меня вид.
-- Голодный, -- сказал он, -- раздетый и размалеванный, как у всех.
-- Ты долговязый и глуповатый, слышишь, жираф, -- прохихикала она еще
ближе, -- и все-таки ты милый. И сигареты у тебя есть. Пойдем, мальчик, ночь
на дворе.
Тогда он взглянул на нее и рассмеялся.
-- Ладно, -- сказал он, -- ты получишь сигареты, а я тебя поцелую. Ну,
а если я дотронусь до твоего платья, что тогда?
-- Тогда я покраснею, -- сказала она, и ее ухмылка показалась ему
пошлой.
Товарный поезд загорланил на путях. И внезапно замолк. Скупой свет от
огонька последнего вагона медленно рассеялся впотьмах. Кряхтя, охая,
спотыкаясь -- мимо.
И он пошел с ней.
Потом были руки, лицо, губы. Но все лица истекают кровью, думал он,
кровь сочится изо рта, а все руки держат ручные гранаты. Но тут он
почувствовал запах косметики, и ее рука сжала его худую руку повыше локтя.
Раздался стон, упала стальная каска.
-- Ты умираешь, -- крикнул он.
-- Умирать? Это бы
