Беллоу Сол - Между Небом И Землей
СОЛ БЕЛЛОУ
МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ
От переводчика
Первое произведение большого писателя всегда занимает нас, в некотором
роде выходя из ряда вон, назад, к его небытию. Нам поэтому даже пресловутого
"Ганца Кюхельгартена" жалко.
Тот, кто знает "Герцога", "Родственников", вообще более позднего
Беллоу, испытает при знакомстве с Джозефом чувство, близкое тому, с каким
вертишь юношескую фотографию пожилого друга: вместе "Ну он и он" и
"Невозможно узнать".
Нам сейчас странно себе представлять резкость впечатления, вызванного
этим маленьким романом в 1944 году, в Америке, под сенью славы Хемингуэя и
мужественных военных героев. Но те - борцы и действователи - давно
заблудились в снегах Килиманджаро и прочей экзотике, а этот нелепый,
смешноватый, психованный негерой неожиданно далеко махнул по новой дорожке.
И совсем уж странно, что сами мы за последние десять лет проделали такой
большой путь ему навстречу, вдруг навьюченные новыми муками: "неготовностью
к свободе", страхом будущего и напряженным ожиданием катастрофы. Все в
точности как у него, но очень хочется думать, что у нас-то больше шансов
выжить.
Аните
15 декабря 1942 г.
Когда-то люди сплошь и рядом обращались к самим себе, регистрировали
эти внутренние переговоры, и никто в этом не усматривал ничего зазорного.
Сейчас считается, что вести дневник - баловство, блажь, слюни, дурной тон.
Наше время - время крутое, практичное. Кодекс спортсмена, делового
человека, крепкого парня - американское наследие, по-моему, от английского
джентльмена (забавная смесь: аскетизм, ригоризм плюс напор), родословную
которого кое-кто прослеживает аж до самого Александра Великого, - сейчас
особенно неумолим. Ах, у тебя чувства? Но есть корректные и некорректные
способы их выражения. Внутренняя жизнь? Кроме тебя она никого не колышет.
Эмоции? Научись подавлять. И все как миленькие в общем-то подчиняются этому
кодексу. Он допускает известную дозу искренности - такую правду-матку с
оглядкой. Но настоящая искренность - ни-ни. Самые важные вещи для делового
человека исключены. Он не приучен к самоанализу, а потому плохо приспособлен
для общения с оппонентом, которого не может ни отстрелять, как крупную дичь,
ни перещеголять отвагой.
У тебя неприятности? Терпи молча - это одна из их заповедей. Да пошли
они к черту! О своих я собираюсь рассказывать, и будь у меня ртов, как у
Шивы рук, и все в деле, мне бы и то не хватило. В моем теперешнем состоянии
распада я просто не могу не вести дневник - то есть беседовать с собою
лично - и ни малейших не чувствую угрызений по этому поводу, и отнюдь не
считаю, что это баловство или слюни. Крепкие парни могут и помолчать. Им -
что! Они водят самолеты, бьют быков, ловят тарпонов, а я практически не
выползаю из комнаты.
Казалось бы, в городе, где прошла чуть не вся твоя жизнь, ты не должен
быть одинок. Но вот я одинок, именно одинок, в самом буквальном смысле
слова. Десять часов в сутки я торчу один на один с собой в четырех стенах
своей меблирашки. Для заведений такого жанра это еще ничего, хотя, конечно,
присутствует стандартный набор прелестей: кухонные ароматы, тараканы,
специфические жильцы. Но с годами и к тем, и к другим, и к третьим как-то
привыкаешь.
Книгами я более чем обеспечен. Жена без конца таскает в надежде меня
ими увлечь. Н-да, хорошо бы. Раньше, когда у нас еще была квартира, я читал
запоем. И без конца покупал книги, даже чаще, признаться, чем проглатывал.
Зато, окружая меня, они служили как бы гарантом жизни цен
