Белль Генрих - Остановка В Х
Генрих Белль
Остановка в Х.
Пер. с нем. - Л.Лунгина.
Когда я проснулся, меня охватило чувство полной потерянности: мне
казалось, что я плыву в темноте, словно в лениво колышущейся, но никуда не
текущей воде. Будто труп, который волны навсегда вытолкнули из глубин на
безжалостную поверхность, меня несло, слегка покачивая, и я не находил
опоры в этой кромешной тьме. Я не чувствовал ни рук, ни ног - они как бы
не принадлежали мне; обоняние, зрение, слух тоже были как бы выключены;
нечего было видеть, нечего было слышать, ни единый запах не предлагал мне
своей поддержки; лишь нежное прикосновение подушки к затылку связывало
меня с действительностью, я ощущал только свою голову; мысли были
кристально ясные, но чуть заглушенные той мучительной головной болью,
которая всегда приходит после скверного вина.
Даже ее дыхания я не слышал, она спала тихо, как ребенок, и все же я
знал, что она лежит рядом. Бессмысленной оказалась бы попытка протянуть
руки и коснуться ее лица или шелковистых волос - ведь рук у меня больше не
было, воспоминание было только памятью мысли, но не чувств, призрачной
конструкцией, не оставившей никакого следа в моей плоти.
Как часто шел я по самому краю бытия, бесстрашно, точно пьяный, с
непостижимым равновесием шагающий по узкой тропинке над пропастью
навстречу своей цели, красота которой озаряет его лицо; я брел по
бульварам, скупо освещенным тусклым светом фонарей - нечеткий пунктир
свинцово-серых огней едва обозначал контуры реальности, казалось, только
затем, чтобы еще упорнее ее отрицать. Точно слепец, брел я в непроглядной
черноте улиц - они кишели людьми, но я знал, что я один, один.
Один со своей головой, даже не со всей головой - рот, нос, глаза и уши
были мертвы; один со своим мозгом, который старался собрать воспоминания,
подобно тому как ребенок складывает из простейших кубиков кажущиеся
бессмысленными постройки.
Она должна лежать рядом со мной, хотя я ее совсем не ощущаю.
Накануне я сошел с поезда, который помчался дальше, через Балканы, к
Афинам, а у меня тут была пересадка, и мне пришлось ждать другого поезда,
чтобы добраться до карпатских перевалов. Когда я тащился по платформе, не
зная даже названия станции, мне повстречался пьяный солдат; одинокий в
своем сером мундире среди пестро одетых венгров, мой соотечественник шел,
шатаясь, и изрыгал чудовищные угрозы - они хлестали меня, как пощечины,
которые потом всю жизнь жгут лицо.
- Суки продажные! - орал он. - Все до одного продажные суки!.. С меня
хватит!.. Я сыт по горло!..
Под гогот венгров он громко выкрикивал ругательства, волоча свой
тяжелый ранец к тому вагону, из которого я только что вылез.
В окне вагона показалась чья-то голова в каске.
- Поди-ка! Ха-ха! Поди-ка сюда!..
Тогда пьяный вытащил свой пистолет и прицелился в каску. Люди
закричали, я схватил пьяного за руку, вырвал пистолет и сунул себе в
карман; парень отбивался что было сил, но я крепко держал его. Все орали -
каска, венгры, пьяный парень, но поезд вдруг тронулся и укатил, а против
уходящего поезда даже каски в большинстве случаев бессильны. Я отпустил
солдата и, вернув ему пистолет, толкнул к выходу; он растерянно побрел
впереди меня.
Маленький городок выглядел пустынным. Люди быстро разошлись, на
привокзальной площади не было ни души. Какой-то усталый, грязный
железнодорожник указал нам на невзрачный кабачок, притаившийся в тени
невысоких деревьев на той стороне пыльной площади. Мы скинули на пол наши
ранцы, я заказал вино, то скв
