Белль Генрих - Мое Грустное Лицо
Генрих Белль
Мое грустное лицо
Пер. с нем. - И.Горкина.
Когда я стоял в порту и смотрел на чаек, мое грустное лицо привлекло
внимание постового полицейского, дежурившего в этом квартале. Я весь ушел
в созерцание птиц, они то взмывали в воздух, то камнем падали вниз в
тщетных поисках пищи. В порту было пусто, в густой, как бы покрытой
пленкой, грязной от нефти зеленоватой воде плавали всякие отбросы; не было
видно ни одного парохода, подъемные краны заржавели, складские помещения
пришли в упадок; даже крысы, по-видимому, не водились в черных развалинах
порта, тихо было вокруг. Много лет уже, как прекратилась всякая связь с
внешним миром.
Я выбрал одну чайку и стал следить за ее полетом. Боязливая, словно
ласточка, чующая грозу, она чаще всего держалась низко над водой и лишь
изредка с криком отваживалась взлететь ввысь, чтобы присоединиться к своим
товаркам. Если бы мне предложили загадать желание, то в эту минуту я
пожелал бы только хлеба; я скормил бы его чайкам, я бросал бы крошки и
белыми точками определял направление беспорядочных полетов птиц, сообщая
им цель.
Мне хотелось, бросая кусочки хлеба, разрушать пронзительно стонущее
сплетение беспорядочных полетов, вторгаться в него, как в пучок нитей,
которые расчесываешь. Но я был голоден, как эти птицы, очень утомлен и все
же счастлив, несмотря на свою грусть: хорошо было стоять здесь, засунув
руки в карманы, смотреть на чаек и упиваться грустью.
Вдруг на плечо мне легла начальственная рука, и я услышал:
- Следуйте за мной! - Дергая за плечо, рука пыталась повернуть меня.
Не оборачиваясь, я сбросил ее и спокойно сказал:
- Вы не в своем уме.
- Соплеменник, - произнес этот, все еще невидимый, человек, -
предупреждаю вас.
- Послушайте, господин... - откликнулся я.
- Какой еще господин?! - воскликнул он гневно. - Мы все соплеменники.
Он встал рядом со мной, осмотрел меня сбоку, и я вынужден был отвести
свой блуждающий по небу счастливый взор и погрузить его в добродетельные
очи полицейского; он был серьезен, как буйвол, десятки лет не вкушавший
ничего, кроме служебного долга.
- На каком основании... - начал было я.
- Оснований достаточно, - сказал он. - Ваше грустное лицо.
Я рассмеялся.
- Ничего смешного здесь нет! - Его гнев был неподделен.
Сначала я подумал, что он затеял все это со скуки, так как ему не
попались на глаза ни одна незарегистрированная проститутка, ни один
подвыпивший моряк, или вор, или дезертир, которых можно было бы задержать;
но теперь я убедился, что он не шутит, он в самом деле намерен арестовать
меня.
- Следуйте за мной!..
- Но почему? - спокойно спросил я.
Не успел я опомниться, как кисть моей левой руки обхватила тонкая
цепочка, и в тот же миг я понял, что погиб. В последний раз я повернулся к
парящим чайкам, взглянул в прекрасное серое небо и попытался внезапным
движением вырваться и броситься в воду - мне казалось, что лучше самому
утопиться в этой грязной жиже, чем быть удушенным где-нибудь на заднем
дворе руками наемных палачей или снова оказаться брошенным за решетку. Но
полицейский, сильно дернув цепочку, так близко подтянул меня к себе, что о
побеге нечего было и думать.
- За что же все-таки? - еще раз спросил я.
- Есть закон, по которому все обязаны быть счастливыми.
- Я счастлив! - воскликнул я.
- А ваше грустное лицо... - Он покачал головой.
- Но ведь это новый закон, - сказал я.
- С момента его опубликования прошло уже тридцать шесть часов, а вам
должно быть известно, что закон вступает в сил
