Беккет Сэмюэль - Моллой
Сэмюэл Беккет
Моллой
1
Я нахожусь в комнате моей матери. Сейчас в ней живу я. Не знаю, как я
попал сюда. Возможно, меня привезли в машине скорой помощи, да, конечно же,
на какой-то машине. Мне помогли, сам бы я не добрался. Раз в неделю сюда
приходит какой-то мужчина. Возможно, ему я обязан тем, что я здесь. Он
говорит, что нет. Он дает мне деньги и уносит страницы. Сколько страниц,
столько и денег. Да, сейчас я работаю. Похоже на то, как работал и раньше.
Только я разучился работать. Но это, конечно, не имеет значения. Сейчас мне
хотелось бы рассказать о том, что осталось, со всем попрощаться, завершить
умирание. Они этого не хотят. Да, конечно, тот мужчина не один. Но приходит
всегда один и тот же. Ты сделаешь это позднее, говорит он. Я соглашаюсь. По
правде сказать, выбирать мне почти не из чего. Приходя за новыми страницами,
он приносит с собой те, что унес на прошлой неделе. На них уже стоят
какие-то знаки; не понимаю какие. Впрочем, страницы я не перечитываю. Если я
ничего не написал, он ничего мне не дает, он ругает меня. И все же я работаю
не за деньги. Но тогда за что? Не знаю. По правде сказать, я многого не
знаю. Например, о смерти моей матери. Была ли она мертва, когда я прибыл
сюда? Или умерла потом? В том смысле, чтобы уже можно было похоронить. Не
знаю. Возможно, ее еще не хоронили. Но как бы то ни было, я нахожусь в ее
комнате. Сплю в ее кровати. Хожу в ее горшок. Я занял ее место. И, наверное,
становлюсь похож на нее все больше и больше. Единственное, чего мне не
хватает, чтобы походить на мать, - это сын. Возможно, где-то у меня есть
сын. Думаю, что нет. Он стал бы сейчас уже стариком, почти таким же, как я.
Была крошка-горничная. Но истинной любви не было. Истинная любовь была с
другой. Мы еще к этому подойдем. Как ее звали? Опять забыл. Иногда мне
кажется, что я знал моего сына, заботился о нем. Тогда я говорю себе, что
это невозможно. Невозможно, чтобы я о ком-то заботился. Я забыл даже, как
надо писать, и половину слов забыл. Но это, конечно, не имеет значения, о
чем я прекрасно знаю. А он странный человек, тот, что приходит ко мне. Он
приходит, очевидно, каждое воскресенье. В другие дни он занят. И вечно ему
мало. Это он сказал, что начало у меня никуда не годится, что начать
следовало бы иначе. Наверное, он прав. Я начал с начала, представляете,
каков старый мудак. Но только потому, что они хранят его, - вот оно, мое
начало. Мне было трудно с ним. Вот оно. Оно далось мне нелегко. Ведь это
было начало, понимаете? А сейчас уже почти конец. Разве то, что я делаю
сейчас, лучше? Не знаю. Но не в атом дело. Вот мое начало. Оно что-то
значит, иначе они не хранили бы его. Вот оно.
Сейчас, потом еще раз, так я думаю, потом, может быть, последний раз, а
потом все кончится, так мне кажется, и этот мир кончится. Предчувствие
пред-пред-последнего. Все расплывается. Еще немного, и ты ослепнешь. Слепота
в голове. Голова больше не работает, она говорит: Я больше не работаю. И ты
немеешь, звуки глохнут. Это преддверие, едва достигнутое, вот это что.
Голова. Ей досталось сполна. А ты говоришь: Сейчас надо, потом, пожалуй, еще
раз, потом, может быть, в последний раз, а потом все. И ты решаешь
сформулировать эту мысль, ибо она единственная, в некотором смысле. И
внимательно, внимательно рассматриваешь все, что расплылось, и усердно
твердишь себе: Это моя вина. Вина? Какое интересное слово. Но в чем вина? В
этот раз было не прощание, ты еще сможешь попрощаться в другой раз, когда
проп
