Библиотека в кармане -зарубежные авторы

         

Андреевский Петре - Башмаки


Петре Андреевский
БАШМАКИ
Перевод с македонского Е. Верижниковой и Ж. Гилёвой.
Гроздан Ошавковский много повидал и пережил на своем веку, только жениться
не успел. Не довелось, или, может, бродяжья душа не позволяла. Когда ж
остепенился, меняться было уже поздно. Сестры повыходили замуж, родители
умерли, и он остался в доме один. Как говорится, бобыль бобылем. И от привычек
никуда не денешься. Но вот однажды он вдруг почувствовал, что рядом кто-то
есть. А началось все весной, когда женщины копали огороды и аисты возвращались
в село, чтобы принести новых детей.
Впервые он заметил это после стрижки. Хотя лет ему было уже немало, он за
собой следил, не опускался. Не хотел ни милости, ни жалости от других. И что
ни месяц стригся. Косматая голова, говорил он, как поле, заросшее бурьяном:
никогда не знаешь, что родит. Когда волосы становятся тяжелыми, говорил он,
мне все кажется, что по ним ползает тля или гусеницы - ползает что-то и
шуршит. Тогда и мысли у меня путаются, и слова не те... А не сказать, чтобы
Гроздану Ошавковскому было что стричь: волосы жиденькие, белые, как пух
одуванчика. Кажется, чихнешь - и пушинки оторвутся, полетят прочь. А вот поди
ж ты: терпеть не может волос. Чуть отрастут, зовет Нове Сапожника:
- Бога ради, пройдись-ка машинкой!
И Нове без разговоров начинает чикать. Гроздан Ошавковский стискивает
зубы, а Нове щиплет ему волосы, оголяет голову. Сперва надо лбом, потом на
шее. Наклоняет ему голову, загибает уши, каждый волосок захватывает. Собирает
ему кожу на затылке в мелкие складки, словно курицу ощипывает. Под конец дунет
в шею и радостно скажет:
- Ну, на здоровье!
- И тебе дай бог здоровья, - отвечает Гроздан Ошавковский, - как же мне
легко-то стало!
И пойдет проводить его, открыть ему дверь. И вот в последний раз
показалось ему, Гроздану Ошавковскому, будто никто из дому не вышел. Нове
Сапожника нет, а кто-то все же остался. Потом заметил Гроздан и следы в пепле,
рассыпанном на полу перед очагом. След одной ноги в одну сторону, а другой -
обратно. Точно струпья на оцарапанном лице - глаз режут.
На следующее утро пошел он в хибарку, что на краю села, - гнать ракию из
виноградных выжимок. Их всего-то на один котел было. Засыпал он выжимки,
залепил тестом крышку и коленца трубочки, развел огонь. Пламя тут же
набросилось на дрова, похрустывая, как собака, грызущая кость. Скоро в
помещение налетели мухи. Повылезли из щелей, поднялись с навозных куч,
потянулись к теплу. Но только потекла из трубочки первая струйка, как кто-то
перекрыл воду для охлаждения. Иссякла вода, и ракия заклокотала, как ключ.
Гроздан Ошавковский загасил огонь, вышел, снова пустил воду, остудил крышку, и
ракия опять потекла как надо. Наладил вроде все как следует. Да только
смотрит, котелок не наполняется. Вьется тонкий ручеек на донышке, а ракии ну
ничуть не прибывает, будь она неладна! Словно сама собой испаряется или словно
кто-то пьет ее, а кто - не видать. Либо нечисть какая завелась? Озирается
Гроздан Ошавковский, вертится во все стороны, как теленок на короткой привязи.
Не верит, что с ним такое творится. Да и кому здесь быть, коли никого не
видно? Дым столбом, все как в тумане: чад глаза ест, пеленой застилает. Может,
меня здесь и нет, думает Гроздан, может, мне все это чудится. Уж не помешался
ли я, сказал он вслух, взял котелок, собрался уходить. Идет и всю дорогу
чувствует, что кто-то идет за ним, на пятки наступает. Оборачивается Гроздан
Ошавковский, а видеть никого не видит. А этот





Содержание раздела